"Москва-Воронеж" или "Две Лизы". Быль времён "Застоя"
Это было в середине семидесятых годов, когда в Москву привезли из Парижа
картину Леонардо да Винчи "Джоконда". Выставили её на Волхонке, в Музее
изобразительных искусств имени Пушкина. Это была выставка одной картины,
и тем не менее очередь на вход была гигантская, и отстоять нужно было не меньше
пяти часов.
Войдя в зал, вы мгновенно ощущали пристальный и проникновенный
взгляд моны Лизы, вроде бы знакомый по сотням репродукций, но неожиданно
подвижный, живой и ироничный, к тому же направленный прямо на вас. Не буду
описывать ощущение от этой великой и загадочной картины, это уже было успешно
сделано множество раз, остановлюсь лишь на окружающей её обстановке. Картина
помещалась за бронированным стеклом, по бокам от него стояли вооружённые люди,
а движение очереди мимо картины регулировалось большим количеством гебистов,
которые грубовато торопили народ, сокращая время пребывания в зале максимум
до двух минут. Постоянные прикрикивания сильно мешали восприятию, но тем
не менее я не только не жалел об этом посещении, но через некоторое время пошёл
туда ещё раз.
Но мой рассказ - о другой Лизе, о простой русской женщине из Воронежа,
до приезда в Москву даже не подозревавшей о существовании своей луврской тёзки.
Выглядела она лет на тридцать и с первого взгляда отличалась стройностью
и душевной тонкостью от того стереотипа простой бабы из глубинки, который
в то время у меня сложился. Подойдя к концу очереди, куда я только-что
пристроился, она спросила, зачем очередь, а получив ответ, стала дотошно
расспрашивать меня о картине, о её авторе и о музее, откуда она привезена.
Я уже стал терять терпение, будучи уверен, что она рыщет по Москве в поисках
очередей за дефицитом, а эта нетипичная для Москвы очередь ей, разумеется,
совершенно ни к чему. Но быстро выяснилось, что я сильно ошибся, что приехала
она вовсе не отовариваться, а специально взяла отпуск, чтобы съездить в Москву
и принять участие во всенародном голосовании (в какой орган оно тогда проводилось,
я сейчас не помню). Она не хотела это делать в родном городе, так как
избирательный округ, по которому "баллотировался" незабвенный мой тёзка, товарищ
Леонид Ильич Брежнев, находился в Москве, и надо было такому случиться, как раз
рядом с музеем. И вот, исполнив свой гражданский долг, она обратила внимание
на необычную очередь, и обстоятельно распросив в чём дело, с энтузиазмом
присоединилась к ней. Мы разговорились, она представилась Лизой, на что я
радостно заметил, что Джоконду называют мона Лиза, то есть, что приехав отдать
свой голос за моего тёзку, она попала прямохонько к своей тёзке. Кстати, она
не собиралась ничего в Москве покупать, сказав, что всё необходимое она может
достать в Воронеже, что весьма довольна своей жизнью, за что она почему-то сильно
благодарила партию и правительство и лично товарища Брежнева, восторженно
восхищаясь им, как восхищаются обычно смазливыми киноактёрами. Как раз в те
времена ходил популярный анекдот-загадка: "Что такое длинное, зелёное, пахнет
колбасой?" - "Поезд Москва-Воронеж". И ещё: "В Воронеж Бог послал кусочек сыру".
Поэтому, я был немало удивлён услышанным, и не сразу поверил, что она говорит
искренне. Я робко попытался ей возразить, что жизнь вообще-то не так уж
идиллична, особенно в провинции, на что она резонно заметила, что мне, москвичу
как раз не стоило бы жаловаться на жизнь. Она была до удивления наивна,
непосредственна и экзальтирована окружающим миром, и её святой идеализм
бесконечно поразил и тронул меня, хотя не будь она женщиной, я бы, пожалуй,
воспринял это всё как непролазную тупость.
Но вот, пришёл наш черёд вступить в зал, и я пропустил Лизу вперёд.
Я был так захвачен и поглощён созерцанием картины, что не сразу обратил внимание
на громкие окрики конвоиров и на вакуум, внезапно образовавшийся перед нашей
Лизой, которая, зачарованно глядя на картину, почти не двигалась, и конвоиры уже
физически подталкивали её. Глаза её расширились, на лице возникло невообразимое
блаженство, она явно ничего вокруг не видела, кроме этой вечной улыбки. Лизино
зачарованное лицо светилось и было сродни лицу святой, так, что оно произвело
на меня не меньшее впечатление, чем лицо самой Джоконды, и обе они до сих пор
одновременно у меня перед глазами. Благодаря происшедшей заминке, люди, стоящие
сзади, получили пару лишних минут для созерцания. Когда всё же под напором
гебистов, мы переместились к выходу из зала, она остановилась как вкопанная,
не отрываясь глядя на уже отдалённую от неё картину. Они стали толкать её, а она
двумя руками мёртво вцепилась в заградительный парапет, не видя ничего, кроме
картины, и не обращая на них ни малейшего внимания. Поскольку никто из посетителей
и не думал последовать её примеру, охранники могли бы от неё отстать,
и когда-нибудь она бы мирно ушла сама, но служебное рвение толкало их на борьбу
с этой упрямой женщиной. Я им добродушно напомнил о принадлежности её к слабому
полу, но по приказу "вали отсюдова", был немедленно выставлен, правда мне удалось
задержаться за открытой выходной дверью, через которую я смог увидеть завершающую
стадию этой неравной борьбы. Несколько службистов изо всех сил, но тщетно,
пытались оттащить Лизу, и тут, наконец, до неё дошло, что какое-то мужичьё борется
с ней, мешая ей наслаждаться шедевром. Она вдруг пронзительно и гневно завопила:
"Фашисты, изуверы, наглецы, постыдились бы великого искусства". Но всё-таки
события завершились в соответствии с расстановкой сил и законами механики,
и яростно сопротивляющуюся и орущую Лизу, объединенными усилиями, вынесли из зала
на руках. Не знаю, связала ли сама Лиза в своём сознании тех неучтивых гебистов
с их хозяином, которого она так боготворила, скорее всего, нет, но для меня так
и осталось загадкой, как такая тонкая и чувствительная особа могла не замечать
лицемерия, произвола, хамства и откровенной грубости власть придержащих и самой
советской системы, а главное, никчемности и смехотворности её тогдашнего вождя.
Я лично, этот эпизод эмоционально воспринял как чисто диссидентский вызов одинокой
духовности всем тёмным силам. В заключение, должен отметить, что и девять лет
спустя после развала Советской империи, город Воронеж всё ещё остаётся одним
из главных форпостов коммунистов. Где Вы сейчас, святая Лиза?
