Готовиться к занятиям на станции невозможно, несмотря на паузу в вызовах. Советами замучают. Все всё знают, все всё уже сдавали, начинается поток замечаний и воспоминаний. В результате, необходимый учебный материал плотно вытесняется хохмами и приколами.

Главное потом, в институте, на зачетах или экзаменах, под стрессом, не перепутать то, что было написано в конспекте и то, что на уши добрые коллеги навешали. Наконец, убедившись в несостоятельности честных потуг „учиться, учиться и учиться“, я сгреб конспекты и пошел искать приключений у „аквариума“. Довольно быстро нашел, надо сказать . . .

. . . Присев у стола в приемнике, мирно дописываю карточку, доставленного только что, пациента с подозрением на острую язву желудка. Больница расположена в отдаленном городском районе, потока пациентов нет. Относительно спокойная обстановка позволяет мило беседовать с медсестричкой "о разном". . . "Накаркал, беня мама!“ С треском распахиваются двери и в помещение врывается мужик с ребенком на руках. Вцепившись в его рукав, прицепом едет взлохмаченная женщина с безумными глазами.

- Утоп !!! Помогите!!! В яму под септик упал!!! Ой, лихо!!! Ой, помогите!!!. . .
- Давай сюда !!! - Медсестра успела метнуть на стол сложенную простыню.

На столе распласталось тело ребенка лет двух-двух с половиной. Белый, губы серые, ногти синие, зрачок широкий. Перевернул его на живот и приподнял за ноги. Изо рта полилась вода. Поднимаю тельце за ноги в воздух одной рукой. Медсестра помогает удержать. Пальцем отжимаю корень языка.

- Реанимацию сюда !!!!!! Бегом !!!!!

Вокруг суета, беготня и непонятные возгласы. У ребенка нет сердечных тонов, нет дыхания. . . Начинаю массаж. Пока в приемнике выковыривали из укладки мешок амбу с детской маской, успел несколько раз дохнуть мальчишку „рот в рот“, продолжая качать сердце. Никакого отклика. Влетает команда в синих колпаках. Гонят каталку на пневматике и с монитором. Выхватывают у меня ребенка. Отдаю, сам отпрыгиваю в сторону, отжимая присутствующих и сочувствующих к стене. По себе знаю насколько мешает бесконтрольная суета рядом с местом акции у „шок-команды“. Снова хлопают двери, каталка исчезает под удаляющийся дробный топот. . .

. . . Начинается адреналиновый отходняк. Трясет так, что зубы цвакают. Родители, вцепившись друг в друга, смотрят на нас, мы на них. Все молчат, но тишина эта громче рева камнедробилки. Или это собственное сердце так колошматит кровью по сосудам?. . .

Проходит минут десять. Я успеваю дописать следующую карточку вызова. „Побольше напишешь – поменьше просидишь“ – спасительная мантра у скоропомошников. „Был? Работал? Пиши!“ Иначе другие напишут. А вот что им в голову взбредет – тебе неизвестно. Уже некоторые присутствующие накатили по тридцать капель настойки пустырника, некоторые нюхают ватку с нашатырем. В дверях появляется доктор реаниматолог. По его замороженной мимике мне становится понятно, что ребенок не выжил. Не давая секунды на размышления, тот обращается к родителям:

- Как давно ребенок перестал дышать ? Как долго вы его не видели ?

Из сбивчивого рассказа обоих горе-родителей становится понятно, что они ребенка потеряли из виду минут на сорок. А „гулял“ он в огороде, как раз на краю злосчастной ямы, до трети заполненной дождевой водой. Как он соскользнул туда, да еще и головой вперед, никто не видел. Сколько пролежал в воде – тоже непонятно. . . Пока выхватили из воды, пока трясли, пока бежали по улице до больницы - прошло еще минут восемь-десять. Исход понятен. Чуда не будет. . . Крик, вой, плач. . .

Тут нахлобучивает меня самого. Приходит понимание, что реанимировал и дышал „рот в рот“ труп. Еле успеваю добежать до туалета. Вывернуло, как у нас говорили – на пятилетку вперед. Не могу избавиться от чужих вкусов и запахов. Понимаю,что все это невротическая реакция, может быть даже, своего рода, истерика, но остановиться не могу. Без остановки полощу рот, умываюсь, мою руки, содрал с себя халат. . . Доктор из реанимации заглядывает ко мне, спрашивает, что случилось. Объясняю как могу. Тот хмуро рассматривает мое перекошенное лицо и приглашает за собой. Поднимаемся в ординаторскую. Доктор звонит кому-то по телефону, кладет трубку и поясняет:

- У нас тут невропатолог хорошо гипнозом владеет. Сегодня дежурит. Тебе надо сейчас „якорь“ снять, а то сформируется невротическое „ядро“ - заколебешься таблетки глотать. . .

Полчаса полуяви-полусна произвело необходимый эффект. Снялась острота стресса, произошел разрыв во времени и размывание эмоционального восприятия. Стало намного легче. Доктор дал пару толковых рекомендаций и отпустил несостоявшегося психа на волю. . .

Добравшись до станции даю подробный отчет Старшему врачу. Тот, взглянув на мое зеленое лицо, отправляет в комнату отдыха.

- Скажу, чтобы часик не дергали, без особой нужды. Подремли.

. . . Старый затрепанный томик Чехова жил в комнате постоянно. То на подоконнике, то путешествуя с кровати на кровать. Было еще несколько книжек и зачитанных журналов, но, желая полностью успокоить взлохмаченную душу, я выбрал все таки его. Открыл наугад, знакомые строки легко повели за собой. . .

“…Музыкантов было восемь человек. Главе их, Гурию Максимову, было заявлено, что если музыка не будет играть неумолкаемо, то музыканты не увидят ни одной рюмки водки и благодарность за труд получат с великой натяжкой. Танцы начались ровно в восемь часов вечера. В час ночи барышни обиделись на кавалеров; полупьяные кавалеры обиделись на барышень, и танцы расстроились…”

. . . Щщщелк!. . . Книга мягко легла на грудь, успев аккуратно подвернуть, чтобы не измять, страничку. . . Уснул, как провалился. . . Вот чудо! Повествование продолжилось! Мир, созданный Чеховым, дал природу моему сну. . .

„… Музыканты, честно отрабатывая шестую рюмку каждый, с кусочком холодца, расстегаем с рыбой и хрустящей капусткой с клюквенными глазками, в который уже раз грянули нестройную мазурку.

Веселый нотный перепляс растеряно увяз в живописно разгромленном праздничном столе. Куриные ножки соседствовали со злобно оскаленной щучьей головой, разнообразные пироги на расписном подносе образовали античные руины, поросенок, зарывшийся по уши в гречневую кашу, жалобно выставлял обглоданный зад с закрученным и нетронутым хвостиком. Разнообразные салаты несли свои отпечатки не только на скатертях и тарелках, но и на темно-малиновых портьерах «салона».

Барышни, собравшись пестрой стайкой у двух элегантных канапэ, сосредоточенно обсуждали последние новости парижской моды, привнесенной в их общество двумя журналами «для дам». Кавалеры, сосредоточились на партии в роббер, которую блестяще, несмотря на поглощенное количество наливки, вел неотразимый Аристарх Семенович Зарайский.

Блестящий повеса, ловелас и картежник. Ходили слухи о его, не совсем джентельменском, поведении за карточным столом, но прямо в лицо никто обвинить не осмелился. Многое прощалось за веселый нрав, остроумные шутки и беззлобный флирт в отношении любого существа женскаго полу. Некоторые стеснительные молодые мужчины старательно копировали своего кумира и тем набирались, необходимого каждому кавалеру, опыту.

Потому, когда Зарайский, неосторожно оттоптав парадные туфельки одной милой барышне, пространно извинился и прекратил свою танцевальную часть нынешнего вечера, многие последовали его примеру и таки потянулись к ломберному столику, обмениваясь репликами и папиросами…

… Вторая скрипка неожиданно взвизгнула фальцетом и нарушила общую стройность исполнения «Венского вальса». Справедливости ради следует заметить, что общего с бессмертными вальсами Старой Вены у данного произведения было только название и ритм… «Раз-два-три-раз-два-три-раз два-три-раз…»… а тут еще и такой конфуз… Гурий подслеповато моргал и дергался длинным лицом. . .

Как всегда, виолончелист Карпухин, набравшись на дармовщинку, пытался вожделеть играющую на скрипке вторую партию Анастасию Лопатюк. Бывшую гимназистку и пассию Максимова держали в ансамбле не за выдающееся исполнение, а за оттенок интеллигентности, который она придавала сизоватому, от постоянных возлияний, коллективу.

Подлый Карпухин пользовался длительными скрипичными проигрышами, для того, чтобы своим смычком попытаться развязать ленточки корсажа концертного платья на спине у Анастасии… Вот и теперь, последний рывок смычка, чуть было не сдернул с тощеньких плеч тяжелый бархат и не явил свету непомятые перси молодой музыкантши. Закономерный визг возмущенного дамского естества перекрыл вальсоподобное упражнение «оркестра» и заставило всех присутствующих обратить внимание на пунцовую, под цвет своего платья, девицу… Барышни возмущенно зашушукались и зафыркали, кавалеры с интересом наблюдали экзотические движения, которыми несчастная девица Лопатюк пыталась завязать ленточки корсажа, продолжая удерживать в руках скрипку и смычок. Остаток ансамбля угрюмо тянул мелодию… В отсутствие скрипки и виолончели произведение звучало особенно дико и непривычно…

Вечер продолжался. Еще было далеко до первого разбитого фужера, порванного сюртука, истерики хозяйской кошки, на которую стошнило кого-то из гостей, пьяного хорового пения и горячечного шепота над растрепанным декольте в дебрях пыльной портьеры…“

- . . . Дима-а-а! Дим!. . . Подъем ! Вызов у тебя. . .

©Дмитрий Федоров


.

Подробнее читайте на yaplakal.com ...

268 +