В связи с тем, что история мне понравилась, а уважаемый werwolf242 почему то не выкладывает продолжение, то рискну это сделать я. Начало тут. Во Владивостоке меня поразило полное отсутствие ворон и офигенное количество сорок.

Я как-то раньше и не подозревал, что они такие здоровые. Вот такое было первое впечатление от города. Ну да ладно, не о том речь.

Прибыв во Владик, мы до вечера тусовались в аэропорту, ожидая самолета из Москвы. Чтобы уже объединенной командой прибыть на ПТК (приемно-техническая комиссия). Но самолет прилетел поздним вечером, поэтому на ночлег нам пришлось остановиться в какой-то бане. А теперь представьте себе: ноябрь месяц, холодная баня, спать пришлось на мраморных или гранитных лежаках, ну а кто оказался пошустрей, расположились в раздевалках на деревянных лавках. Я не знаю, как было бы сейчас, но тогда выжили все, и даже никто не заболел. Бля-я-я, я представляю, если бы тогда существовал комитет солдатских матерей. Сопровождающему точно кирдык бы пришел, хотя чувак ночевал с нами на равных условиях. В ту ночь были допиты остатки спиртного, типа для сугреву. И вот, ранним утром мы прибыли на место назначения.
[next]
ПТК произвел на меня большое впечатление. Это было какое-то вавилонское столпотворение. В одном месте были собраны представители всех пятнадцати республик Великого и Ужасного Советского союза. Веселуха была еще та. Поселили нас в сборно-щитовой казарме. Вдоль стен стояли нары в три ряда, а посередине продола расположилась старая добрая буржуйка. Вся эта картина мне напомнила иллюстрацию кутузки из книжки «Незнайка на луне». Охранял вход какой-то морячок, но ему на все свои обязанности было абсолютно по барабану. В основном он был занят поиском спиртного и съедобного у постоянно прибывающих призывников (хотел написать – абитуриентов).

После того как нас, более-менее, расквартировали, наступила пора обеда. Конечно, разносолов я не ожидал, но предложенное камбузом ПТК меню как-то реально не вписывалось в мои познания о вкусной и здоровой пище. На первое был какой-то пустой суп, на второе – картофельное пюре из сухой картошки с жареной навагой, а на третье был компот, который никто не пил, так как, по рассказам старших товарищей, туда добавляли бром, снижающий потенцию. А импотентами становиться мы ну никак не желали.

В общем, первый день, следуя заветам Омар Хайяма: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало» – я провел голодным. На второй день я, правда, понял, что данный Рубай не подходит для вооруженных сил любой страны, так как тут работает другой девиз: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим».

После обеда всех нас в приказном порядке отправили фотографироваться, типа на память. По одному нас загоняли в палатку, где быстро переодевали во фланку с пришитым на вырезе на груди куском тельняшки. На шею вешали гюйс, голову покрывали бескозыркой с гордой надписью золотом «Тихоокеанский флот» – и вот, из вчерашнего долдона на свет рождался бравый морячок. Вспышка – щелчок затвора фотоаппарата – домашний адрес – следующий. Все эти фотографии потом отсылались наложенным платежом родным новоиспеченных моряков. Домашние, конечно, были офигенно рады таким подаркам своих детишек, так как денежек они стоили немалых. Я так думаю, что после таких призывных фотосессий фотографы и их помощники из офицеров спокойно могли купить себе по островку, где-нибудь в теплых краях.

Находился я на ПТК дней пять. На собеседование меня не вызывали – видимо, комиссия не могла найти достойного применения моим дарованиям. Один раз, слегка датый капитан-лейтенант долго уговаривал нас идти к нему на «коробку» (вроде Сторожевика), рассказывая, что «вот буквально на днях их слегка потрепало штормом недалеко от Новой Зеландии, и что вот прямо скоро, возможно даже завтра, они уходят в кругосветку». Но романтиков-дураков не нашлось. Было и еще одно приглашение, но тут все было наоборот. Когда нас строем вели на обед, нашу колонну остановил мичман и зычным голосом поинтересовался – нет ли среди нас музыкантов. Я с радостью и без спроса выскочил из строя и доложился, что вот он я – музыкант, учился на кларнетиста.

– А документ у тебя есть, сынок? – спросил обрадованный мичман.
– Нет, я год не доучился, – скорбно уронив голову на грудь, ответствовал я.
– Свободен, боец, – улыбнувшись, произнес мичман пошел дальше.

Вот тогда я в полном объеме осознал поговорку «Ученье свет, а неученье тьма». Проперся я конкретно. Служил бы во Владивостоке: чистенький, наглаженный, в тепле и уюте – не жизнь, а малина. Но не тут-то было. Судьба воздала мне по грехам моим.

Наконец, меня вызвали на собеседование. В небольшом кабинете за длинным столом сидела комиссия в составе из трех офицеров. Настроены они были весьма доброжелательно. В ходе беседы о моем житье-бытье на гражданке, выяснилось, что я являюсь счастливым обладателем прав категории «В» и «С». К сожалению, опыта работы на автомобиле у меня не было. Был только диплом об окончании железнодорожного училища по специальности «электромонтер СЦБ и С». Но так как Военно-морских железнодорожных сил еще не изобрели, моя специальность на флоте нахрен не была нужна. И вот тогда я и сказал (даже не подозревая, что мне пришел Вселенский пиздец), что поступал в ДВВИМУ на штурмана!!!

– Оп-па, отлично, молодой человек!!! – воскликнул один из тройки «судей». – Вы-то нам и нужны. Направляем вас в Учебный центр, в Школу оружия, по специальности «штурманский электрик». Тем более, что учились вы на электрика и хотите быть штурманом. У нас как раз сегодня туда команду отправляют.
– Ну как, согласны? – спросил другой товарищ (типа, от моего согласия все зависело).
– Согласен. А куда ехать-то? – перед тем, как покинуть кабинет, и еще ни о чем не подозревая, спросил я.
– На Русский остров, – прозвучал приговор трибунала…

Вот такой вот коленкор.

Остров Русский – место, где текут реки крови и протягиваются по палубе шнурками от «прогаров». Место, где садизм возведен в норму жизни, а плац выложен выбитыми зубами «слонов» (это те, кто еще не принял присягу). Над Русским островом царит вечная мгла, постоянно бушуют тайфуны и снежные бураны. Окна в казарме моются 32-килограммовыми гирями, с маленькой намыленной тряпочкой на донышке. И пиздец тому, по чьей вине треснет стекло. С этой же гирей на ногах он будет утоплен в бухте, полной акул, пираний и прочих зубастых гадов. И вообще, сначала был Русский остров, и только потом на его базе сделали ад, но с более мягкими условиями проживания.

Таковы были легенды об этом проклятом месте.

Вообще существовало две страшилки о КТОФ (Краснознамённом Тихоокеанском Флоте). Первая – Русский остров, вторая – «черная роза» (какое-то кожное заболевание, любая ранка начинала гноиться, и в результате оставались шрамы с чернотой в виде розы), но с этим Бог меня миловал. А вот с первой напастью…

Сказать, что я был в шоке – не сказать ничего. Можно, конечно, было упасть на колени и молить о пощаде, но это было как-то западло. Поэтому неверными шагами я выбрался из кабинета в коридор, где меня окружили другие призывники.

– Ну что, куда попал? – спрашивали меня.
– На Русский!!! – выдохнул я.

БУХ!!! Ответ произвел эффект разорвавшейся гранаты. Многие, решив, что начался набор в батальон смерти, быстро свинтили с комиссии, решив где-нибудь пересидеть трудное время. Я же, придя в казарму, обнаружил, что у меня спиздили шапочку «адидаску». День явно был не мой. Два-ноль в пользу судьбы, кармы и чьего-то проклятья.

Отправка была назначена примерно на час ночи. Собралось таких же «счастливчиков» человек тридцать. Как по заказу, полил ледяной дождь вперемешку со снегом, и было объявлено штормовое предупреждение. Но Военно-Морскому Флоту, а особенно КТОФ – шторм только в радость, поэтому, не взирая на непогоду, нас посадили на паром. Добрые ребята из Средней Азии вместо проебаной шапки (на флоте ничего не пиздят – там только проебывают), сделали мне из двух шарфов какую-то чалму, поэтому погода меня не слишком донимала, на Сахалине бывало и похуже.

Наконец, часа в два ночи паром пришвартовался к пирсу. От ожидания предстоящей жопы, недосыпа, холода и вообще быстрых жизненных перемен, вся наша группа впала в какой-то эмоциональный ступор. На берегу не горело ни единого огонька, только на пирсе раскачивалась от яростных порывов ветра одинокая лампочка. Тут выяснилось, что до части, где нас с нетерпением ожидали (как нам казалось), надо топать еще километра три.

Унылый это был поход, как отступление французов из Москвы. Но всему приходит конец, и мы благополучно добрались до Школы оружия.

Первое место, которое мы посетили, была баня. Сонный старшина второй статьи (по сухопутному – младший сержант) приказал нам раздеться и, выдав по куску мыла на двоих, отправил на помывку. Вода была едва теплая, но я на это не обращал внимания – такой был кайф от ощущения чистоты.

После водных процедур, смывших наше гражданское прошлое, мы, в чем мать родила, вышли в предбанник, где увидели, что начальства прибавилось на одного старшего матроса (ефрейтор). Нам было объяснено, что все наши вещи подлежат утилизации, и больше мы их не увидим. Основной части ребят на это было наплевать (отправляясь в армию, понятное дело, все одевались не как на банкет). Но некоторые куркули очень переживали за свои заныканые продукты, на что им было объявлено, что в части объявлен карантин на домашние продукты. Тут такие же, как мы (только в форме), молодые бойцы приволокли мешки с формой, и пошла «раздача слонов». Вскоре я уже с чистой совестью мог спеть песню «Я моряк, красивый сам собою». Когда мы сложили запасное обмундирование в сидоры (вещмешки), нас строем повели в казарму.

И все бы было хорошо, но меня ни на секунду не покидал вопрос: «Когда же нас начнут прессовать?». Сначала я думал, что все произойдет в бане. Типа, придут злые моряки и начнут меняться формой по принципу: нам рванье, а им новье. Ошибся. Затем мои подозрения перекинулись на казарму. Вот там, думал я, все и начнется. Что именно начнется, я не знал, и от этого становилось еще страшнее. Ёбаное воображение, что же ты со мной творишь?!!! Короче, сам на себя жути нагнал.

Наше подразделение находилось на первом этаже трехэтажной казармы. Встретил нас сонный дневальный. В спальном помещении горел синий свет. Нам показали наши шконки и, кое-как забравшись на второй ярус, я провалился в тревожный сон…

А через три часа прозвучало слово, которое сводило меня с ума последующие полтора года. И слово это было: «ПОДЪЕМ!!!»

Но в то утро я его благополучно проспал. Очнулся я от грубого тычка в плечо.

– Аллё, слоняра, ты чо, припух?!! – какой-то непонятный старшина пытался сдернуть меня со шконки.

Толком не проснувшись, я попытался объяснить, что мы прибыли в часть под утро, и что мне хочется спать. Но мои слова только еще больше разозлили этого нехорошего человека, и я повторно получил кулаком в плечо. Тут, более-менее очнувшись, я увидел, что вся наша группа неторопливо одевается. Спустившись вниз, я, чувствуя себя самым несчастным человеком в мире, тоже начал натягивать на себя матросскую робу.

Самая главная подъебка в форме заключалась в кальсонах и брюках. Да, да, вместо трусов нам выдали кальсоны!!! И еще каждое утро проверяли их наличие на нас. Ну, а у брюк не было ширинки – перед у них назывался клапаном и застегивался он, сука, сбоку. Сколько раз в начале службы я чуть не обоссался, пока искал ширинку – не счесть. Но это было не только мое проклятье, что как-то успокаивало. Но больше всего меня взбесило в то утро, что шконки через продол продолжали мирно спать. Оказалось, что ребята в учебке находились временно, и их никто не трогал. Правда, потом выяснилось, что чуваки находились на карантине, и вскоре были распределены сразу в части, а там… Короче, не повезло им.

После охуительного завтрака (что-то вроде белковой биомассы из фильма «Матрица») нам выдали нитки с иголками, и начались будни «храбрых портняжек». Необходимо было пришить погоны на шинель, робу и парадку. Знаки боевой части (по простому – «штат БЧ») на рукава. Подшить «сопливчик» (он же галстук), причем, чтобы белая подшива выглядывала ровно на пару миллиметров. Сколько же было с ними мороки, мама дорогая. Об одном сопливчике можно было бы рассказ написать. Но, что-то я увлекся.

Самое удивительное, что в Учебном центре царил конкретный Устав. Гоняли нас тоже строго по уставу. Никакой годковщины (дедовщины) не было и в помине. О землячестве никто и не помышлял. По утрам старшины бегали с нами на зарядку, водили нас на занятия, где им удавалось выспаться между стендами с наглядными пособиями. Единственная их привилегия заключалась в том, что в гальюн они могли ходить в казарме, в отличие от нас. Наш же гальюн находился на улице.

И начались суровые флотские будни. С утра зарядка, оправка, умывание, камбуз, утренний развод на плацу. Затем либо строевая подготовка, либо учебный процесс, потом обед, а после обеда опять учеба. В промежутках между учебой, работой и строевой шло изучение устава. С профильной учебой у меня, честно сказать, не ладилось, зато устав я выучил достаточно быстро, что благодатно сказалось на моей жизни.

Вообще, на флоте, впрочем, как и везде, если ты был шарящим бойцом, служба давалась достаточно легко. Вскоре меня сняли с нарядов в кочегарку (вот, где жопа была: полночи долбить замерзший уголь и таскать на носилках в котельную). Вместо этого я стал заступать на КПП возле пирса. А там были совсем другие условия. Парадная форма одежды, белый ремень и штык-нож. Сутки сидишь в тепле, выходя на улицу, только когда приходит паром.

Штык-нож я сломал на третьем дежурстве. После того, как метнул его в дерево. Сломался он почти под рукоять, но в ножнах держался. Слава Богу, ни проверяющие, ни дежурные по части при сдаче дежурства никогда не проверяли целостность штык-ножа, иначе я бы точно налип по полной программе. Отношения у меня со старшинами были уже достаточно налажены, поэтому заменить в оружейке сломанный кынжал, на целый – не составило труда.

Но, несмотря на все трудности, служба продолжалась. Единственное не проходящее хуево – это было чувство голода. Поначалу некоторые пытались унести с камбуза куски хлеба в карманах. За этот косяк рота сделала десяток марш бросков по трапу от камбуза до плаца и обратно. Провинившимся, в дополнение к наказанию, приказали зашить карманы брюк. Но кушать, тем не менее, хотелось всегда.

Мне вспомнилось, как я ржал на гражданке, читая письмо своего друга, ушедшего в армию на полгода раньше меня. Там была культовая фраза: «Дима, в армии ты узнаешь цену хлеба». А читал я письмо во время ужина, на который у меня была сковородка жареной картошки с олениной, белый хлебушек и салат с огурцами помидорами. Дома мне было смешно, а на службе как-то не очень. И еще, все поголовно превратились в безумных пожирателей сладостей. Я в жизни столько сладкого не ел, как на службе. Конфеты, печеньки, безе и прочая сладкая кулинария сметалась с прилавка «Чайной», словно ураганом, в день выдачи денежного довольствия.

Но один раз по части сладостей мне крупно повезло. Я заступил в наряд в ПХ (подсобное хозяйство). Там у нас были коровы и свиньи. Увидев, чем их кормят, я впал, можно сказать, в неистовство. Думаете – соломой и отрубями? Хрен там!!! Кормили всю эту домашнюю скотину: тортами, сладкой соломкой и даже мороженым в вафельных стаканчиках. И в тот светлый день когда я пришел на дежурство, был завоз из Владивостока, с кондитерской фабрики. Вся продукция была не просрочена, а просто имела внешние дефекты. Вафельные торты и мороженое были деформированы, сладкая соломка просто слиплась. И начался пир, а закончился он ангиной и санчастью. Зато пожили хорошо.

После принятия присяги нас начали ставить в караул, что, конечно, способствовало поднятию боевого духа и осознанию, что мы действительно военные люди, а не так… сопляки на побегушках. Все постепенно утрясалось, крупных неприятностей не было, а мелочь, она и в Африке мелочь.

Так незаметно пролетело полгода. Закончилась война в Афганистане, союзные республики все больше и все громче начинали вопить о своей независимости, а наша рота назло всем врагам победила в строевом смотре. Двое старшин нашей роты загремели на кичу (гауптвахту) за то, что убили чьего-то бычка и жарили его на вертеле в одном из фортов. Там их и поймали по наводке местных мальчишек.

Я же, находясь в карауле, устроил на посту стрельбу из автомата, за что был сначала жестоко словесно выебан, но потом прощен. Дело было ночью, воздух был пропитан небольшим туманом, и высокая влажность послужила причиной короткого замыкания на фонарном столбе. А перед заступлением в караул нам была зачитана сводка об участившихся случаях нападения на часовых с целью завладением оружием. Ну и заступив на пост, я снял автомат с предохранителя. Так, на всякий случай. И случай, блядь, представился!!!

Когда за моей спиной раздался дикий треск, и я в развороте увидел непонятные всполохи наверху столба, то, не задумываясь, передернул затвор и долбанул очередь в чисто небо. Потом я оправдывался тем, что подумал, что в меня стреляют налетчики, и что на столб, по моему мнению, они залезли, дабы потом было удобней пробраться на территорию складов. А там хранилось и вооружение.

Все, конечно, не опишешь, что с нами происходило. Наступил май, а с ним и конец нашего пребывания в учебке. Но мы настолько там пообвыклись, что покидать ее не хотелось. Я попытался через старшин повлиять на свою дальнейшую судьбу, но это было бесполезно. Оставляли в учебке только лучших, с хорошими характеристиками из дома. У меня такой протекции, к сожалению, не было.

Вскоре приехали очередные покупатели, уже с «коробок», и начались своеобразные экзамены. Всеобщей мечтой было попасть на Гидрографическое судно. Половина экипажа, по слухам, была из гражданских, и вообще был шанс попасть в загранку или типа в кругосветку. Но и тут прошел облом – покупатели от них не приехали. Короче, половину курсантов забрали на корабли, а я опять остался не у дел, пока в один прекрасный солнечный денек меня не вызвали в штаб и не приказали собираться.

Думаете – на корабль? Неа. Оказывается, меня ждала Камчатка и Подводный флот. У кого-то из тамошнего начальства уходил водитель на дембель, и ему срочно нужна была замена. Строевой части дали указание найти подходящую кандидатуру, а тут как раз я, как неприкаянный, с правами хожу.

Спрашивается, нахуя меня полгода учили на штурманского электрика? Элита, блядь!!! Опыт службы на корабле!!! В ДВВИМУ без экзаменов!!! А хо-хо не хо-хо?!!!

Вот так, благодаря автомобильным правам, определилась моя судьба на два с половиной года.

Через пару дней наш самолет взял курс на Камчатку.

Нравы и обычаи Камчатки я знал только из произведения В. Пикуля «Богатство». И то, речь там шла о начале двадцатого века. Впечатлила меня в книге мостовая пред трактиром, выложенная бутылками, закопанными донышками вверх. До сих пор не знаю: правда это или нет. Ну да ладно. Продолжаем разговор.

…Во всем цивилизованном и нецивилизованном мире Северного полушария уже заканчивалась весна, и лишь Камчатке на все это движение было по барабану – там самым наглым образом шел снег. Это был, так сказать, первый привет от полуострова. А дальше приветы посыпались как из рога изобилия… хотя, нет. Скорее – как из ящика Пандоры…

В небольшом аэропорту Елизово я впервые узрел форму «гвоздь». Для тех, кто не в курсе, докладываю письменно: согласно уставу, бескозырка носится либо с бушлатом, либо с летней формой (в основном парадкой). С шинелью надевают зимнюю шапку. Форма «гвоздь» – это такой революционно-анархистский бренд: шинель плюс бескозырка. Типа, законы, а тем более уставы – нам похуй!!!

Тут бы нам задуматься о глобальном похуизме, царящем в местных войсковых частях, но мы не успели – к нашей группе вальяжно подгреб военный патруль.

– Откуда прибыли, дрищи? – добродушно спросил один из патрульных, «страшный» матрос.

Задвинутая на затылок бескозырка явно показывала социальный статус ее носителя – отслужил не меньше полутора лет.

– С Русского острова, – ответил кто-то из толпы.
– А с Горького есть кто? – спросил второй.

Таких не оказалось. Постепенно завязался разговор о местных нравах. Кто-то из москвичей задал вопрос о том, правда ли, что Москву не особо любят в войсках.

– Да тут похрену, откуда ты, хоть с Луны – главное, чтобы по службе шарил.

Вскоре появились наши сопровождающие, нас посадили в автобусы и повезли в штаб Камчатской флотилии АПЛ, базирующейся в поселке Рыбачий, где и прошло последнее распределение по дальнейшему прохождению службы. За мной и четверыми такими же бедолагами пришел толстый старший мичман и повел в часть. Дорога вела постоянно вниз, и вскоре мы вышли к КПП с большими воротами, над которыми красовалась надпись: «Зона строгого режима»…

Картина Репина: «Приплыли».

Пройдя через КПП, мы оказались на базе атомных подводных лодок. Но всю эту мощь и красоту подводного флота мы оценили гораздо позже. На тот момент нас занимало другое: что нас ждет в части? Повернув направо и поднявшись по небольшому трапу, наша группа подошла к пятиэтажному дому с вывеской «В/Ч 69002».

Зайдя в холл, мы от неожиданности остановились. Нас встречала вся часть!!! Из задних рядов раздались аплодисменты и «приветственные» крики: «Свежее мясо пришло!!! Вешайтесь, дрищи!!!»

Опять это неприятное слово! В учебке нас уже возвели в ранг «карасей», а тут какие-то непонятные, но явно обидные слова.

Вскоре выяснилось, что нас никто не ждал, а просто в части проходила вечерняя справка. Дежурный, майор медицинской службы, просмотрел сопроводительные документы и, кликнув несколько молодых бойцов, попросил (не приказал, а именно попросил) развести нас по кубрикам.

Пока мы поднимались на четвертый этаж, где был наш кубрик, сопровождавший меня узбек Максуд быстро объяснял, что где находится. На первом этаже находились: холл, сушилка, рубка дежурного и сауна, которой заведовал и в которой жил дембель из Грузии. На втором этаже были: умывальник с гальюном, чайная и баталерка, в которой главенствовал дембель из Осетии. Третий этаж занимало два кубрика и оружейная комната. Четвертый этаж – три кубрика, пятый – кинозал со спортзалом. Ну и сразу добью описание нашей части. Это была обыкновенная четырехподъездная пятиэтажка. Только подъездов было два. По краям здания. Первый подъезд занимали, как я уже сказал, жилые помещения, а все остальное было отдано Химической и Физической лабораториям. А все вместе это называлось Службой Радиационной Безопасности (СРБ). Еще, блин, одна элита.

В кубрике царила предотбойная суета: молодые подшивали сопливчики, ровняли шинели на вешалке, короче говоря – шуршали. Мне показали мою шконку на втором ярусе, и тут меня позвали в конец кубрика, где отдыхали старослужащие. Начались расспросы: откуда я, чем занимался на гражданке, умею ли играть на гитаре и прочее и прочее.

Затем прямо в лоб мне был задан самый главный вопрос: «Буду я стучать или нет?». Вот дилемма, блин!!!

Расклад был простой: если не хочешь летать, шуршать, налипать, шкериться (от слова «шхеры»), то сразу объявись и все. Никто тебя трогать не будет, но жить ты будешь чисто по уставу до самого дембеля. В общем, если говорить короче – то, как пришел на флот дрищем, то так же дрищем службу и закончил.

Ну, а если ты согласен год продержаться, то флаг тебе в руки – соображай, крутись, как хочешь, в общем, «стойко переноси все тяготы и лишения воинской службы».

Я согласился на второй вариант, за что был удостоен своеобразной похвалы («шарящий боец») и отправлен спать.

Но впечатления от нового места службы на этом не закончились.

…После отбоя прошло уже около часа. Переполненный впечатлениями я уже засыпал, когда дверь кубрика распахнулась, и к нам попытался зайти дежурный по части. И тут откуда-то из глубины помещения ему в голову полетела «баночка» (табурет). Реакция у майора оказалась отменная, он успел пригнуться и, как-то ловко извернувшись, несмотря на свою внушительную комплекцию, вынырнул за дверь.

Сна как не бывало. Господи!!! Ну нихуя я попал!!! Мордор, однозначно Мордор!!!

* * *


Зона строго режима, как я говорил, оказалась базой атомных подводных лодок. Протяженностью она была, наверное, километра три. Впрочем, с глазомером у меня не важно, так что могу ошибаться. Причем, идеально заасфальтированных километров. На момент моего прибытия в часть база насчитывала двенадцать плавающих пирсов. Возле каждого лоснились матовыми черными боками огромные горбатые подводные крейсера: БДР, БУКи, АЗухи, зализанные Барсы с каплями обтекателей на кормовом оперении, а также их предшественники, поменьше – РТМки. Возле некоторых пирсов лодки швартовались по несколько штук сразу, соединенные между собой шторм-трапами. По утрам во время утренних построений вся эта армада издавала тоскливые звуки, похожие на крики китов или марсиан из «Войны миров» Уэллса.

Видел я даже такой раритет как «Утюг» или «Раскладушка» – предтеча лодок класса АЗ, БУКи и БДР. Его вернули товарищи из Индии после окончания срока аренды. Когда его буксирами подводили к седьмому пирсу, я сразу понял, как должен выглядеть Подводный Летучий Голландец. Настолько «Утюг» был ржав и неухожен. Эксплуатировали, видать, его до упора. Прозвище «Раскладушка» он получил из-за того, что для проведения стрельб ракетные отсеки раскладывались по бокам, как раскладушка.

На воде: финские плавающие казармы, плавающие заводы, плавающие мастерские, торпедоловы, буксиры. И даже на вечном приколе стояла одна из первых АПЛ – «Китенок».

На берегу: бесчисленные одноэтажные мастерские, электроподстанции и пятиэтажный Пост Санитарной Обработки (ПСО). В нем переодевались экипажи АПЛ и гражданские рабочие. И самое главное, на базе служило очень много женщин!!! От всего увиденного голова просто шла кругом.

Сама база располагалась на бывшем острове, а ныне полуострове Крашенинникова (был такой путешественник, исследователь Камчатки). Морской подход к базе был перекрыт железными сетями, а сухопутный путь контролировали три КПП. Напротив базы на противоположной стороне бухты стоял на приколе плавучий док, а чуть дальше по дороге – едва виднелся поселок Приморский. Ну и соответственно: сопки, сопки, сопки. Хотя мне, как Сахалинцу, этот пейзаж был достаточно привычен.

* * *

Первые три дня были посвящены ознакомлению с порядками в части. Максуд, отслуживший к этому времени год, выступал в роли Вергилия. Он то и провел меня по всем кругам ада.

Идя по базе и слушая Максуда, рассказывающего, что где находится, я привычно отдал честь идущему навстречу мичману. «Сундук» как-то неуверенно козырнул мне в ответ и, ошалело оглядываясь, продолжил свой путь. Максуд ржал, как сумасшедший.

– Ты что, охуел фактически? – отсмеявшись, спросил он. – Здесь тебе не учебка, у нас честь отдают, начиная с кап-лея. Остальным не положено.
– А на Русском нас за это крепили, – ответил я.
– Я тебе говорю: забудь учебку и Устав, как страшный сон, – повторил Максуд, и мы пошли дальше.

«Странное какое-то у него понятие страшного сна», – думал я. Учебка по сравнению с СРБ казалась детским садом – там «баночки» в голову офицерам не кидали. Если здесь такое отношение к командирам, то что же происходит с дрищами и карасями?

За эти три дня я должен был запомнить, как зовут по имени отчеству каждого, начиная с полторашников (это те, кто отслужил полтора года), подгодков, годков и дембелей (два года, два с половиной и соответственно три года службы). Место и дату рождения, место призыва. Запомнить, кто где спит, где чья тумбочка и прочее.

Но зато в эти дни прибывшего в часть никто не смел загружать поручениями, не говоря о том, чтобы и пальцем тронуть. И еще в жизни каждого молодого бойца был один святой день – день рождения. Длился он ровно сутки. Никаких вахт, нарядов, караулов и, самое главное, никаких притеснений со стороны старослужащих в этот день не было. Но, забегая немного вперед, скажу, что мне в этом плане фатально не везло. Отпраздновал я один день рождения, и то уже дембелем.

Офицеры в жизнь срочников не лезли, им было главное, чтобы служба шла. А какими методами – неважно. По утрам, правда, молодым устраивался медицинский осмотр (фанеру к осмотру). Но даже если и обнаруживались синяки на груди, то обычно боец, честно глядя в глаза проверяющему, докладывал, что разгружал машину с продуктами для чайной. А синяк у него от удара ящиком в грудь. И ему, типа, верили.

И вот, после трех дней морального напряжения началась моя полная приключений, жизнь…

Нет, нас не били. Нам просто «пробивали фанеры» и дрочили физической подготовкой. По ночам проштрафившихся заставляли отжиматься, на счет: один – два – полтора. Выжимать гири и штангу, и не дай Бог, если ты их уронишь. Особенно было «весело», когда старослужащие пьянствовали местный самогон. В такие вечера лучше всего было отсидеться на вахте, но меня такое счастье не касалось.

Вечно невыспавшиеся и уставшие, мы летали синими привидениями по трапам казармы и территории базы, старясь поскорее выполнить поручения старослужащих. В этом был свой резон, так как если ты реально шарил, то удостаивался некоторых поблажек, вроде получения заданий, в которых ты мог поиметь свою выгоду. Ну и грязной работой тебя меньше загружали.

Понятно, что мы (дрищи) занимали низшую ступень на иерархическом трапе срочников. Но были негласные правила, которые хоть чуть-чуть облегчали нам жизнь. Например, старослужащие не нашего кубрика нас не могли никуда припахать. Также не было никакого землячества, вернее оно было, но на неуставные отношения никак не влияло. Просто так, от нечего делать, никто никого не гонял – это не пресекалось, но и не поощрялось. Конечно, в семье не без урода, и были натуральные гниды, но о борьбе с ними будет рассказано позднее. Так что, в принципе, служить было можно.

На ступень выше, на этом пресловутом трапе, стояли «караси». Им жилось чуть полегче, особенно после нашего прибытия, но тоже не ахти. Они вместе с нами принимали участие во всех хозяйственных работах, но в основном их функции заключались в том, чтобы мы быстрее начинали шарить по службе.

Еще выше находились «полторашники». Это были чисто надсмотрщики на галерах. Такие же беспощадные и злобные. Наш Бич Божий. Когда мы пришли в часть, то автоматически перевели их в этот ранг. И где, спрашивается, благодарность? Гоняли они нас нещадно, потому что основной спрос за порядок в части был с них. Их уже, конечно, не пробивали, но могли запросто вернуть обратно в касту «карасей». Поэтому ребята старались на всю катушку.

По крайней мере, наши «полторашники» в этом весьма преуспели. Помню, как нам показывали, какая чистота должна быть в кубрике. Зашел один такой после приборки, снял со шконки чью-то подушку (конечно, дрищевскую) и запустил ее по палубе под рядом шконок. Наволочка на подушке посерела. Через минуту мы в «адмиральский час» (обед по-флотски, длящийся, между прочим, полтора часа) делали в кубрике генеральную уборку. И если кто медленно шевелился, то его пробивали «баночкой» по заднице. Ощущение – не приведи Господи!!! Кубрик был вылизан за пятнадцать минут, хотя в нормальной обстановке на это уходило больше часа.

Выше «полторашников» расположились «подгодки». Это было этакое промежуточное звено. Бывало, что они нас напрягали, но не особенно. Обычно тем, кто отслужил два года, предоставляли отпуск на Родину, поэтому «подгодки» старались особенно не лютовать. Случиться ведь могло всякое: например, кто-нибудь возьмет и стуканет на всех обидчиков, и прощай отпуск. Так что «подгодки» были ярко выраженными либералами. НО, до отпуска!!! А потом либерализм мигом улетучивался, и начинался самый, что ни на есть, махровый тоталитаризм.

Под самым Олимпом, освещенные лучами дембельского солнца, наслаждались жизнью «годки». Это были судьи. Могли любого поднять через ступень, а могли и опустить (в нормальном смысле слова) вниз. Правда, при мне таких ярко выраженных взлетов и падений не было. Но вообще, «годкам» на все движение в части было пофигу, все свободное время ребята готовились домой. Готовились дембельские альбомы, шилась форма, и усиленно делались всеми доступными способами – деньги.

Ну и с самых небес на всю эту военно-морскую жизнь изредка бросали удивленные взгляды дембеля, не понимая спросонья, а какого болта они здесь делают? Всеми фибрами своих заматеревших за три года морских душ они хотели домой.

Но был у нас один дембель, который переслужил полгода. И не потому, что на «дизеле» отсидел, или еще каких косяков напорол. Наоборот – он был отличником боевой и политической подготовки. Просто парень очень хотел вступить в Партию!!!

Напоминаю, что на дворе стоял 1989 г. , и Коммунистическая Партия Советского Союза была еще у руля. И чувак тоже, видать, решил порулить у себя на малой Родине. Я представляю, как он матерился, когда буквально через два года КПСС запретили. Это просто пиздец – так пропереться. Хотя тогда никто конечно и не представлял, что такое может случиться. Хотя может, успел парень в демократа перековаться, да еще жертвой режима себя выставить – типа, «волки позорные заставили переслужить». Ну да Бог с ним.

В общем, на весь следующий год нам выпадал счастливый случай: узнать свою силу духа и предел человеческих возможностей. И кстати, из всего призыва сломался лишь один человек. Причем, был он охрененным оптимистом и жизнелюбом. А вот что-то надломило парня. Но хоть никого не сдал, а просто объявился всем, что будет жить по уставу и все. Так морячок Папайя и шуршал до дембеля, вместе с дрищами.

Назначили меня в крутую должность – личного водителя командира части. Но, к сожалению, никакого опыта работы на автомобиле у меня не было. Да и, честно сказать, к технике меня никогда не тянуло. Поэтому, промучившись со мной пару месяцев в гараже, меня перевели в Отдельную Группу Радиационной Безопасности (ОГРБ). Или, как нас ласково называл командир части – Смертники!!!

Служба радиационной безопасности (СРБ), как следует из ее названия, обеспечивала полномасштабный контроль за субмаринами, не только на территории базы, но и за ее пределами.

Возле каждого пирса базы находилось здание (где – одноэтажное, где – двухэтажное) поста радиационного контроля (ПРК). С четвертого по десятый пирсы – была вотчина Первой группы, ну а два последних занимала наша Отдельная группа радиационной безопасности (ОГРБ). Дальше же – широкой прибрежной полосой – раскинулось стрельбище.

Основная боевая задача Первой группы состояла в спасение экипажа и самой АПЛ в случае аварии, но только возле пирса.

ОГРБ выполняла те же функции, но только в открытом море или океане. Экипаж пострадавшей лодки снимался спасательными судами, а нас запускали на борт для оценки ситуации, ликвидации (по возможности) самой аварии и ее последствий. Сколько человек должно было остаться в живых – неизвестно. Так что командир части не зря нас смертниками называл. Все бы там, на АПЛ, и полегли бы смертью героев. Но, как ни странно, такой трагический конец придавал моей новой специальности ореол мрачной романтики.

Мне сразу вспомнилась прочитанная в недалеком прошлом повесть «Крик дельфина». Там была история про американскую субмарину, экипаж которой заразился от бактериологического оружия и потом пиратствовал, пока все не погибли. Короче, романтика в стиле хоррор.

Командиром ОГРБ был капитан третьего ранга Крапивин, принимавший участие в трех ликвидациях последствий радиационных выбросов. В том числе и в Чернобыле. Вообще, в части вот таких вот настоящих офицеров и мужиков было примерно половина состава. Но это была старая гвардия, которой оставалось на службе все меньше и меньше. Уходили на пенсию в основном все, «благодаря» подорванному здоровью, и назвать такого офицера «куском» ни у кого язык бы не повернулся. Максимум, как мы называли офицеров, это чисто по-революционному – «золотопогонники».

Все ПРК изнутри были разделены на две части и окрашены в разные цвета. Первый этаж, помимо вахтенной, занимали стационарные установки РУСИ-1 (не знаю, как расшифровывается, но мы называли их Ракетная Установка Системы Икс), на которых подводников (в случае аварии) проверяли на поверхностное радиоактивное загрязнение. В случае срабатывания сигнализации, бедолагу строго по половине, окрашенной в оранжевый цвет, отправляли на второй этаж, где находилась душевая. Там у него забиралась вся одежда, и после душа морячка снова проверяли Корабельным радиометром альфа-бета излучения (КРАБ). Если все было нормально, то парню выдавали новые РБ, караси, тапки, и он уже по зеленой полосе спускался вниз.

Вообще, по правилам, экипажи АПЛ перед проходом на лодки переодевались в специальную (обязательно маркированную буквами «РБ») форму в пятиэтажном здании Поста Санитарной Обработки (ПСО). И только приведя себя в положенный внешний вид, личный состав (включая всех офицеров и мичманов) мог пройти к себе на субмарину. А проход на пирс был строго через ПРК, где сидели в засаде доблестные бойцы нашей службы и всех недобросовестных должны были отправлять обратно. Проверялись также и пропуски доступа гражданских рабочих. При проходе на пирс работяги сдавали свои допуски и фиксировались в вахтенном журнале. Но это, как вы понимаете, был идеал системы. На самом же деле…

А на самом деле, добросовестно несли службу на ПРК только женщины и молодые бойцы.

Женщин, кстати, служило в СРБ много. На каждом ПРК их было минимум четыре человека. Бывало, что вахту они стояли даже по ночам, но после пары случаев попыток изнасилования, командование начало приставлять к ним сторожей из наших срочников. И это как бы помогло. Но зато увеличился процент уходов в декретный отпуск. Поэтому вскоре женщины стали нести службу только днем.

Но нас (молодых), конечно, эти декретные истории не касались. Тут не до секса – поспать бы спокойно, чтобы не дергали, и больше ничего не надо.

Занятия с нами проводились почти ежедневно. Но для начала нам была рассказана фактическая история, случившаяся на базе. В общем, дело обстояло так…

На одном из ПРК вахта в конец расслабилась и, как говорится, перестала ловить мышей. А на лодке, стоявшей возле их пирса, произошло радиационное загрязнение. Экипаж же, ни о чем не подозревая, и нарушая всевозможные инструкции по безопасности, шлялся, не переодеваясь, где попало. Но самое главное, что офицеры и мичмана тоже забили большой болт на все правила РБ. И вот, после обнаружения этого локального (но уже начавшего перерастать в глобальный) косяка, почти во всех квартирах офицеров и мичманов, а также в экипажах – пришлось менять полы и проводить дезинфекцию. Потому как все эти помещения фонили на всю катушку. Огребли, естественно, все по полной схеме: и наш кэп, и командир лодки, и далее по списку.

Поэтому из всей истории нам нужно было сделать единственно правильный вывод: только тотальный контроль спасет нас от ядерной заразы!!!




БДР и БАРС.

В небольших перерывах между дрищевской суетой мы как-то умудрялись учиться и потихоньку сдавать экзамены на специалистов.

Старослужащие же в это время занимались бизнесом, т. е. спекуляцией. У подводников закупались продукты питания, в основном тушенка и сгущенка, и перепродавались рабочим с базы. Цены и накрутки были вполне божеские – 10 копеек на одну банку. Тушенка же с лодки стоила 90 копеек, а сгущенка – 50.

Вообще на базе существовало три основных сферы незаконного бизнеса. Это были: торговля едой, спиртным и дурью. Контроль над едой и другим более-менее чистым бизнесом захватила наша часть. Спиртным торговали водонасосные станции. Ну, а дурью банчили исключительно энергетики.

Самые крутые цены были на самогон – 25 рублей бутылка. Дурь стоила гораздо скромнее – 3 рубля косяк.

Конечно, Особый отдел время от времени устраивал всяческие облавы, кого-то сажали, но, несмотря на все гонения, криминальный бизнес процветал. Обороты торговли достигали таких размеров, что когда я пришел в часть, мне показали нашего дембеля, имевшего возможность ночью скупить всю базу, а утром продать ее втридорога.

СРБ вообще в этих всех махинациях стояла особняком. Торговали всем, образно говоря, начиная от презервативов и кончая вертолетами.

У нас даже дрищи могли нормально заработать. При ежемесячном денежном довольствии в 10 рублей, я курил только сигареты с фильтром, по 50 коп. пачка. Болгарские «Интер», «Родопи» и прочие сорта курева здесь не прокатывали. Курили строго «Столичные», «Космос» – обязательно в твердых пачках, ну и Дукатовскую «Яву». Камчатка в то время находилась на Московском обеспечении. Сигареты, спиртное, еда поступали чисто из Москвы, в отличие от Сахалина, сидевшего на питерской игле.

Вскоре поняв, что торговать едой мне просто неинтересно и даже как-то стремно, так как суеты было много, а выхлоп был не ахти, я решил присоединиться к армянской группировке. Ну, что про армян сказать – торговцы по жизни. Из Армении, чуть ли не караваны шли с «настоящими» французскими платьями, женским нижним бельем марки «Слишь, Ара, фактически, тока из Парижу», косметикой «польско-французского» производства и порнографическими журналами.

Единственное, что было у них настоящим – это финские противозачаточные спирали и вьетнамские «солнышки» (мягкие пластиковые кольца с лучиками, для занятий сексом). И то, как потом я понял, покупалось все это у нас в Зоне.

Для начала, мне дали на продажу десяток спиралей и сообщили, сколько денег мне надо принести. В теории все выглядело достаточно просто, но на практике… Присвоенный мне в части ранг «пиздобола-собутыльника» тут не работал. Воспитанный в духе коммунистической морали, я не мог вот так походя, подойти к женщине и предложить купить столь интимную вещь. Я прямо так и представлял, как мне дают пощечину и посылают куда подальше. Промаявшись, таким образом, пару дней и добившись того, что женщины на всех ПРК стали на меня подозрительно коситься, я, наконец, решился.

Объектом, была выбрана довольно эффектная и легкомысленная блондинка (по-моему, Татьяна), с 10 ПРК. Зайдя к ней на вахту, я снова начал разговор из-за тридевяти земель, но был бесцеремонно прерван:

– Дим, ты уже в третий раз заходишь на этой неделе и все что-то мямлишь. Чего надо-то?
– Я… У меня… Вам спирали не нужны? – прому-хрюкав для начала, наконец, решился я.
– Чьи?
– Мои, – снова затупил я.
– Производство чье? – сквозь смех еле выговорила Татьяна.
– Ааа. Финские, – с этими словами я вытащил из кармана спирали.
– Оп-па, – повертев их в руках и оставшись довольной результатом осмотра, сказала Татьяна и… купила пять штук.

Когда я уходил, она потрепала меня по голове и посоветовала сходить на седьмой и девятый пирсы.

Товар, к моему удивлению, оказался очень востребованным. На девятом пирсе у меня купили оставшиеся пять спиралей и заказали еще. С этой сделки я срубил рублей двадцать, ну а дальше, как говорится, «процесс пошел». Когда все-таки спрос на спирали немного упал, я переключился на бюстгальтеры «Анджелика» и «французские» платья.

Ну, а дальше со мной случилось то, через что прошли многие предприниматели. Поняв, что сравнительно честным трудом хрен чего заработаешь, я ступил на криминальную дорожку. Ставку я сделал на порнобизнес.

И все сначала так хорошо пошло, что можно было сразу заподозрить – кончится это дело хреново. Так и получилось. Хорошо, основная партия порнухи к этому времени разошлась, и взяли меня (слава Богу, не особисты) всего с парой-тройкой журналов. Но вообще чисто за мной никто не следил, а попал я под чужую тему.

Мичманы с нашего ПРК следили за одним полторашником, который подозревался в краже КЗМ-ов (костюм защитный морской), и решили провести небольшой шмон на нашем посту. В результате костюмы они не нашли, но зато обнаружили под трапом мои журналы, а через день взяли и меня с поличным.

После конкретного лечева о том, каким должен быть облик защитника Родины, я был отпущен под честное слово … больше не попадаться. И, естественно, без журналов.

Армян мои сложности ничуть не взволновали, их интересовал только один вопрос: «Дэнги, гиде, ара?».

Недостачу пришлось покрывать собственными финансами, которых к тому времени осталось чуть больше этого неожиданного долга. Куда делись остальные бабки – я так и не понял. Ну, самогонку с дурью пару раз с корефаном покупали, а остальные-то куда ушли? Правильно эти левые деньги «воробышками» кличут – как прилетели из ниоткуда, так и упорхнули в никуда.

В общем, расплатившись с долгом, я остался таким же нищим, как и в начале своей бизнес карьеры. Но зато приобрел опыт, который, как известно, не пропьешь, и обзавелся всяческими нужными знакомыми.

С армянами мои дела вскоре окончательно заглохли, так как их главный ушел на дембель. Поставки тоже потихоньку прекратились, видимо из-за расцвета в республике национального самосознания и, соответственно, сопутствующих этому внутренних разборок. Но, скорее всего, во Франции ткачи устроили забастовку. :)

В конце августа к нам в часть пришло новое поколение бойцов, причем не из учебки, а прямо из дома. Это были так называемые «карантинщики». Командование части, дабы оградить их от «годковщины», сделало иезуитский ход. А именно – прикрепило каждого молодого к «годку» с условием, что если на теле бойца появится хоть один синяк, то дембель у «годка» будет очень напряженный и далекий. Соответственно, годки всех предупредили, чтобы молодых никуда не припахивали и не трогали, иначе кирдык.

В ОГРБ поступило на обучение три человека. И, как в сказке, двое было умных, а третий был кретин. Обучали их уставам и прочим премудростям на двенадцатом ПРК, а я в это время занимался побелкой и покраской одиннадцатого поста. И вот, в один солнечный, почти осенний денек, я красил наружные двери. Краски в баке оставалось почти на дне, когда мимо меня прошли эти «слоны». Зная, что на 12 ПРК под трапом стоит одинокий бак, полный такой же бордовой краски, я попросил бойцов на обратном пути принести его ко мне. Через час, который я провел достаточно комфортно, нихрена не делая, я увидел возвращающихся «слонов». Двое несли бак с краской, а третий шел, чему-то довольно улыбаясь. Еще издалека я обратил внимание на что-то неестественное в его облике, но некоторое время не мог понять, в чем дело. Когда же они подошли поближе, у меня в голове мелькнула мысль о дезертирстве.

Лицо третьего бойца было ярко красного цвета, как будто его обмазали охрой. Ни бровей, ни ресниц на лице этого идиота не было. Обожжённая кожа свисала с лица лохмотьями, но этот «терминатор» все равно улыбался. Я испугался, что у чувака реально потекла крыша, но оказалось, что он по жизни такой оптимистичный придурок.

Дрожащим голосом я спросил, что случилось, и хотя в принципе уже сам догадался, но все же решил уточнить. Но, к сожалению, мои умозаключения оказались верны.

Этот дебил решил проверить, какая же в баке краска?!! Вот нахрена это ему понадобилось? Бак стоял в гордом одиночестве, что там проверять? Взял и неси, куда сказали. Короче, света под трапом не было, и боец, открыв крышку (он что, сука, запах ацетона не учуял?), посветил себе спичкой.

Мне вот интересно: где такие люди живут, на какой такой планете? Кто их растит и воспитывает, таких беспомощных в быту?

Ну и, соответственно, пары краски воспламенились и весело пыхнули этому полудурку в лицо. А виноватым в этом ЧП остался я. Сначала меня трахал командир подразделения, затем замполит, затем командир части. А ночью в кубрике я в первый раз выхватил реальных пиздюлей от разъяренных годков. Побалдел часок – называется. А все лень-матушка: сам бы сходил, и все ништяк было бы.

Поутру на разводе мне было объявлено, что я заступаю в бессрочный наряд на камбуз, чему я был только рад. А еще я завел себе друга с большим желтым брюшком и с белыми в коричневую полоску лапками. И назвал его в честь героя мультфильма: «Паучок Ананси». Но мой экземпляр был гораздо крупнее мультяшного. Поселил я паука в коробку из-под канцелярских кнопок, откуда он сначала пытался свалить, но после пиров, которые я ему ежедневно устраивал, реально обленился. Мухи на камбузе были жирные и в неограниченном количестве, особенно в посудомойке – жри не хочу. Паутина, кстати, у Ананси не уступала по прочности шелковой нити, чем я вскоре и воспользовался.

Придя с камбуза достаточно поздно, когда в кубрике все уже спали, я забрался к себе на шконку, на втором ярусе. В ту ночь часть бойцов отсутствовала, в связи с заступлением в караул. Через две шконки от меня, на первом ярусе возле стены, мирно спал мой главный обидчик. Открыв коробку с паучком, я вытащил его и, прицепив нить паутины к заранее заготовленной длинной тростинке, аккуратно стал опускать своего мстителя прямо на лицо суки-экзекутора. Немного пощекотав лицо «годка» паучьими лапками, и дождавшись первой стадии пробуждения, я сбросил Ананси ему точно на полуоткрытые губы. Не успела тростинка зашхериться обратно в матрац, как кубрик был подорван на ноги диким, визгливым воплем…

Вереща, как недорезанный поросенок, постоянно отплевываясь, годок как безумный метался по кубрику.

«Бля, а вдруг паук ядовитый?» – пронеслось у меня в голове. Но все оказалось проще. Этот изувер-«годок» спросонья перекусил моего Анансика пополам, и возможно даже проглотил кусочек его желтенькой попки. По крайней мере, когда включили свет, то на полу – некоторых фрагментов моего дружка не хватало.

Слава Богу, Шерлоков Холмсов в нашем кубрике не было, поэтому для меня все прошло безнаказанно. Но, правда, с местью я чутка переборщил, так как весь кубрик реально подсел на «арахнофобию». «Годок» же неделю не мог ничего жрать, но ему это только пошло на пользу. И хотя я и получил моральное удовлетворение, но жить мне легче не стало. АПЛ «Гранит».


Незаметно наступила осень, я уже готовился вступить в ряды карасей, когда в очередной раз заболел ангиной.

Ангина была моим проклятьем. Хотя, какое к черту проклятье – это был дар небес. Попадал я в госпиталь частенько – камчатский климат (прошу прощения за тавтологию) мне явно не климатил. Но зато отдохнуть от всех напрягов в отдельном боксе инфекционного отделения, где даже ванна присутствовала – это ли не кайф? К тому же в отделении имелись подшивки «Смены», «Огонька» и еще какого-то журнала чисто военного содержания, но зато с прикольными рассказами. Читал я их запоем, особенно когда у меня была высокая температура.

После возвращения в часть я был вызван для беседы в медицинскую лабораторию. Фельдшер (старлей медицинской службы) просматривал какие-то бумаги. Махнув рукой, он предложил мне присесть, а сам продолжил чтение.

– Дмитрий, тебе болеть не надоело? – неожиданно спросил он.
– Да нет пока, – осторожно ответил я, – а что?
– А то, что ангиной ты уже болеешь третий раз за год. Один раз в учебке, – тут он сверился с моей амбулаторной картой, – и два у нас.
– Ну и? – не понимая, куда он клонит, снова осторожно поинтересовался я.
– Просто с каждым разом ангина будет проходить все тяжелее и тяжелее, и возможно, что ты можешь скоро умереть, - начал нагонять жути фельдшер.
– И чо? – продолжил включать тупняка я.
– «Чо» по-корейски – жопа!!! – разозлился этот жук. – Короче, боец, надо тебя на операцию в Питер отправлять, для удаления миндалин.
– А оно мне надо, товарищ старший лейтенант? – я аж привстал со стула.
– А тебе что, плохо, думаешь, будет? Прикинь сам: операция плевая, раз-два и готово. Целый месяц в госпитале шкериться будешь, никаких тебе подъемов, сплошной балдеж, – начал убеждать меня фельдшер.

Пока он меня обрабатывал, я напряженно раздумывал над вырисовывающимися перспективами. Оно, конечно, прикольно – на больничке месяц загаситься, но вот предстоящая операция как-то ломала весь кайф. Но общая слабость организма после болезни и, соответственно, депрессивное состояние души – просили покоя. А так как возвращение в казарму этого не предвещало, то я согласился ехать на операцию.

Я не мог объяснить такую заботу о моем здоровье со стороны фельдшера. То ли его трахали вышестоящие инстанции за всплеск болезней, то ли мои отцы командиры попросили раз и навсегда покончить с моей ангиной, которая ломала все их графики нарядов и караулов. Но в Питерском госпитале я пришел к выводу, что меня просто решили ликвидировать.

В палате, куда меня определили на постой, лежали больные гайморитом и мои товарищи по несчастью – «миндальщики».

Операцию решили проводить через три дня. Но главного участника, т. е. меня, почему-то об этом забыли предупредить. Мало того, с утра не пустив меня на завтрак, эти убийцы в белых халатах сказали, что просто проведут обследование.

И только, когда стоя в коридоре и ожидая вызова, я увидел что из дверей «процедурной» выводят бледного, как смерть, моего соседа по палате, я задергался в попытке сбежать, куда глаза глядят, но… Короче, было уже поздно. Здоровенный санитар отработанным движением втолкнул меня в «пыточную».

Практически влетев в операционную, я огляделся. Обстановка, там была, как и положено во всех бюджетных организациях, довольно убогая. Возле давно не крашенной стены стоял одинокий стол с кипятящимися инструментами. Посредине помещения расположилось допотопное кресло (с ремнями на подлокотниках) времен царя Гороха. Молодая ассистентка протирала вокруг него пол, а хирург, сидя за обшарпанным письменным столом, что-то писал в журнале.

Я, конечно, не питал иллюзий об уровне нашей медицины, но такие фамилии как Пирогов, Склифосовский, а также прочитанная перед призывом книга Ф. Углова «Сердце хирурга» вселяли махонькую надежду на доброжелательное ко мне отношение со стороны медперсонала. Наивняк!!! Лучше бы я почитал про преступления нацистских врачей в концлагерях – это было бы ближе к действительности.

Добрым прокуренным голосом хирург приказал мне сесть в кресло и откинуть голову на подголовник, что я добросовестно и сделал.

Хуяяк!!! Кресло разложилось, как трансформер, и приняло форму кушетки. Доктор выматерился, попросил меня спуститься на землю и приступил к сборке. Буквально через минуту (интересно, сколько раз за день он его собирал?) кресло приняло первоначальный вид.

Второй раз я садился гораздо аккуратнее. Хирург помыл руки, нацепил на фейс марлевую повязку (ассистентке на такие мелочи было пофигу) и, взяв в руку шприц с длинной и какой-то изогнутой иглой, направился ко мне. Я, открыв рот (по просьбе врача), с ужасом наблюдал за его приближением. Руки мои заблокировали ремнями на подлокотниках, а ассистентка сзади фиксировала руками мою голову. Прицелившись, доктор загнал иглу мне в щеку (было ощущение, что он ее сейчас проткнет насквозняк) и начал вводить обезболивающее.

Хуяяк второй раз!!! Игла вылетела из шприца, и весь новокаин полился мне в глотку. Я закашлялся и попытался вырваться. Но не тут-то было. Помощница коновала вцепилась мне в голову, как ксеноморф, не давая пошевелиться.

Ничуть не смутившись, «дохтур» по-новой закрепил иглу и все-таки закончил процесс обезболивания. Через десять минут, когда по всем прикидкам новокаин должен был начать действовать, началась собственно операция…

Взяв в руки ланцет, «Менгеле» ласково предупредил меня:

– Когда польется кровь, не вздумай ее подсасывать и глотать – пусть себе течет сама.

Из анатомии я, конечно, знал, что глотательные и дыхательные пути расположены рядом друг с другом, и как кровь узнает, куда ей течь – было для меня непонятно. Но дернуться я боялся, так как этот садюга уже вовсю орудовал ланцетом в моей глотке.

Хуяяк в третий раз!!! Крови оказалось все равно, куда течь, и она полилась и желудок и в легкие. После того, как я кашлянул, доктор стал похож на рабочего со скотобойни. Но, несмотря на это, он продолжал пилить мою гланду. Ланцет у него был тупой, или опыта не хватало, но факт остается фактом: обезболивающее уже начало заканчивать свое действие, а миндалины оставались целыми. Поняв, что все как-то пошло наперекосяк, этот горе-хирург взял медицинские ножницы и двумя короткими движениями пальцев навсегда избавил меня от миндалин…

Когда меня вывели в коридор, ожидавший своей очереди на операцию матрос упал в обморок. Я его прекрасно понимал, так как, посмотрев на себя в зеркало (уже в палате), мягко говоря – ужаснулся. Вампир из тифозного барака – вот на кого я был похож. Бритая голова, бледное истощенное лицо, темные круги вокруг глаз и весь рот в крови – вот такого типа я узрел в зеркале.

Но через пять дней я уже оклемался, и жизнь снова стала прекрасна и удивительна. Но всему хорошему приходит конец, и по прошествии недели я вернулся в часть, где меня ожидал сюрпрайз в виде Дембельского аккорда!!!

Все служившие, конечно, знают, что есть «дембельский аккорд». Кто-то делал его, кто-то – нет, неважно. Я, например, на свой дембель был лишен этого «удовольствия», по объективным причинам. Но все знают, что дембелям, для более скорого отбытия на родину, командованием части предлагалось сделать какое-нибудь общественно-полезное деяние. Типа, построить дом или посадить дерево. В ту зиму 1989 года, без пяти минут дембелям из нашего кубрика было предложено сделать ремонт.

Понятно, что те с радостью согласились и взяли на себя самую глобальную задачу – общее руководство. Нам же (молодым) осталось решить чисто локальную проблему – сам ремонт. На время этого дурдома жить мы переехали в спортзал на пятом этаже. Это было – не есть гуд. Днем мы вкалывали на ремонте, а по ночам за свои косяки – тягали гири со штангами, а также отжимались и подтягивались. Ну, а некоторым, особо «отличившимся» бойцам, выпадала честь побыть боксерской грушей.

Вообще, я был наслышан о двух великих, почти эпических дембельских аккордах в нашей части. Вернее сказать, об одном слышал, а второй проходил на моих глазах.

Первый аккорд предполагал ремонт спортзала. Дембеля, чтобы не заморачиваться с обдиранием краски со стен, ничтоже сумняшеся, облили стены бензином и подожгли. Крышу и спортзал хоть и с трудом, но удалось отстоять. Благо, на каждом этаже находились пожарные краны со шлангами.

На вопрос КЭПа: «А нахуя?» Ребята признались, что думали: «Типа, краска выгорит, мы ее зачистим и потом покрасим стены уже свежачком».

От греха подальше, этих поджигателей демобилизовали самыми первыми.

Второй аккорд по последствиям был гораздо серьезней. Не помню, кто там что ремонтировал, но в результате всей этой суеты засорилась труба, куда сливались все нечистоты казармы. Грамотные химики взяли у себя в лаборатории целую банку каких-то таблеток и сыпанули в засорившийся коллектор. Таблетки, конечно, выполнили свою функцию, но как-то очень радикально, потому что минут через десять в казарме началась экологическая катастрофа…

Чугунная труба была разъедена без остатка, моментально забродившие фекальные массы залили все фойе, и запах в округе стоял такой, что с высоты полукилометра падали птицы, а в радиусе ста метров от казармы погибла вся растительность. Спаслись только моряки, тараканы и крысы.

На этот же раз господа годки решили провести ремонт без использования радикальных методов. Набрав на складе всякой строительной хрени, типа мастерков, шпаклевки и других инструментов и предупредив казарму, чтобы нас никто не смел напрягать, годки благословили нас на ударный труд и удалились.

Никакого опыта по строительству и ремонту у нас не было. Но делать было нечего, и работа закипела. Мы с Рябым обдирали краску со стен, Барабан с Ахметом скребли штукатурку с потолка. Начали мы довольно резво, и, глядя на нашу старательность, сторонний наблюдатель мог прийти к выводу, что такие бравые морячки закончат ремонт максимум – к завтрашнему утру. И ошибся бы. Через полчаса мы поняли, что эта бодяга растянется очень надолго. Тут еще приперлись наши кураторы и при помощи матов и подзатыльников раскритиковали всю проделанную работу. Короче, интерес к ремонту у нас пропал, хотя не могу сказать, что он был у нас изначально.

Но тут мне повезло: кого-то из годков осенила идея привлечь меня к добыче материалов, в частности: краски и стекол. Снабжать нас ими в части никто не собирался, поэтому в дело включился великий закон армии и флота: «Рожать!!!»

Ну, а как, спрашивается, рожать? Только договариваться с часовыми со складов или коммуниздить. Краску мы выменяли на тушенку, а вот со стеклами пришлось повозиться…

Разработав в сушилке план и дождавшись снегопада для сокрытия следов, вооружившись отверткой, пассатижами и вантузом, мы втроем с Рябым и Барабаном отправились в ночное.

Стараясь никому не попасться на глаза (патрулей, впрочем, на базе не было), наши пронырливые тени скользили вдоль темных зданий мастерских. Наконец, найдя лазейку, мы проникли на задний двор. И дело пошло. Я отверткой отрывал штапики, Юра Рябой пассатижами вырывал гвозди, ну а Саня Барабан при помощи вантуза вынимал, собственно, стекло. Работали мы очень слаженно, как будто всю жизнь занимались этим темным делом. Оконные рамы в мастерских были двойные, и снимали мы только первый ряд стекол, что хоть как-то сглаживало в наших глазах последствия преступного деяния.

Раздев таким макаром три окна, и захватив по два стекла на брата, наша банда двинулась в обратный путь. К моему удивлению, по дороге в казарму нам тоже никто не встретился. Пишу: «к удивлению», потому что, по идее, к концу операции должен был включиться закон всемирного Западло. Такой, знаете… когда, например, откручиваешь болты ржавые, и вот уже все открутил, а последний, сука, наглухо колом встает. С шурупами такая же беда: на последнем – обязательно крестообразная выемка на шляпке развальцуется. Или тщательно разработанный план из-за какого-нибудь пустяка летит ко всем чертям. Но тут почему-то это западло не сработало. Может, кого другого грузило, а может, наверху недосмотрели – не знаю.

В общем, добрались мы до казармы благополучно. Дежурный по части отдыхал, помощник дежурного тоже куда-то свинтил, поэтому в рубке балдел только дневальный. Посмотрев сквозь нас невидящим взглядом, он снова изобразил знакомую всем молодым бойцам композицию: рука локтем на какой-нибудь опоре, ладонь козырьком прикрывает глаза и одновременно поддерживает голову – и называется все это: «Я читаю устав, заполняю вахтенный журнал или просто задумался».

Вообще, это настоящее искусство – спать с открытыми глазами. На гражданке, по моему, хрен этому научишься. А тут, в вечном напряжении нервов и сил, организм начинает такие чудеса показывать, что только держись. Я этой методой сна овладел почти в совершенстве. Слух тоже стал, как у слепого от рождения. В режиме сна, с расстояния ста метров я стал слышать шаги подходящих к ПРК проверяющих и подводников. Правда, один раз этот метод не сработал, точнее сказать – сработал, но как-то своеобразно: Пришедший ночью проверяющий, как всегда, заглянул в окошко на двери и, увидев, что я смотрю прямо на него, махнул мне рукой, чтобы я впустил его в помещение. Но не тут то было. Хоть я и смотрел на него в упор, но не сделал ни одного движения, чтобы открыть дверь. Тогда проверяющий стал долбиться в дверь, словно дятел Вуди, и орать всякие нехорошие слова. Мне же вся его истерика было по барабану – я продолжал пялиться на него мертвыми глазами, без малейшего намека на свою адекватность. Тогда проверяющий испугался. Как он потом рассказывал, в первый момент ему пришла мысль, что я нахожусь в обмороке или того хуже – умер. Но когда путем хитрых манипуляций с задней дверью проверяющий, наконец, проник на пост, то услышал такой богатырский храп, что… ну дальше уже неинтересно было.

Но что-то я отвлекся. Пройдя мимо зомбо-дневального, мы стали цепочкой подниматься к себе в кубрик. Впереди шел Санек, за ним пыхтел я, ну а замыкающим был Юра. Шли мы, можно сказать, дыша друг другу в затылки.

В этот момент, на небесах, видать, прозрели, что три крадуна могут уйти безнаказанными и, не желая упускать такой удобный момент, запустили нам навстречу подляну, в лице моего крестника (который «в танке горел»). Тол

Подробнее читайте на yaplakal.com ...

256 +