2015-9-6 21:55 |
Мы выживали как могли. Середина девяностых годов прошлого века. Россия. Разруха. Беспредел. Анархия. Бардак. Многомесячные задержки заработной платы. Декабрьское дежурство на «Скорой». До Нового Года оставалось три дня.
. .
- 61 бригада, доктор М. , как слышите?
- Слышим вас.
- Где находитесь?
Так искренне хотелось ответить диспетчеру коротким пятибуквенным словом с предлогом «в» на этот простой незатейлевый вопрос. А ещё добавить – ну где же мы можем находиться как не в нашей старой, ржавой, еле передвигающейся по городу машине, покрытой толстой слоя инея. Заиндевевшей от того, что водила, с…а, экономит бензин, а салонная печка не успевает прогревать машину от вызова к вызову. А ещё можно было сказать, что наша бригада находится в самом конце дигестивного тракта, уже в четырёхбуквенном слове, тоже с предлогом «в», там же, где находится большая часть «дорогих россиян» и вся наша многострадальная страна. В конце концов – не скажешь же по рации, что мы с фельдшером только что вышли из ближайшего гастронома, где отогревали замёрзшие руки и ноги. В магазине тепло, покупателей нет, длинные прозрачные витрины заставлены одинаковыми жестяными баночками из серии «Капуста морская. Консервированная». Молоденькие продавщицы сидят прямо в центре торгового зала за круглым столом, пьют чай с пряниками. Представились, присели, угостились, поговорили, посмеялись, попрощались. И – снова шагнули в двадцатипятиградусный мороз.
- Где, где находитесь?
- Проспект Победы…
- Пишите вызов – улица, дом, квартира. Повод – болит горло, высокая температура.
По рации повторяем данные. Едем.
Мужчина, лет сорока, весь красный как рак, сидит на краешке кресла. Голова наклонена влево. Спина прямая. Дышит часто и неглубоко. Губы «трубочкой». Пытается что-то сказать нечленораздельное, но слов не разобрать, поскольку рот не открывается. На помощь приходит жена.
- Доктор, муж неделю назад заболел ангиной, какой-то «лунулярной». Он у меня каменщик, на стройке работает. Вызвали участкового, назначили уколы антибиотиков, а ему всё хуже и температура каждый день всё выше и выше. Сегодня уже 39,3. Жалуется на слабость, головные и боли в горле, особенно слева. Боль «стреляет» в левое ухо. Пьёт только жидкости, даже кусочек варёной картошки проглотить не может. Звонила в поликлинику – там полный завал, эпидемия гриппа, говорят: «Вызывайте «Скорую».
- Запипись, - думаю. – У них там завал, а нам делать нех. . й как с их ангинами разбираться. Однако, ангины – они тоже разные бывают…
Прошу жену раздеть мужа до пояса. Измеряю артериальное давление. Слушаю сердце, лёгкие. Всё в пределах нормы. Живот мягкий, безболезненный. Физиологические отправления в норме. Status localis. Слева увеличены подчелюстные лимфоузлы. Изо рта гнилостный запах. Слизистая ротовой полости отёчна и гиперемирована. Язык в виде «сардельки» отклонён вправо, обложен коричневым налётом. Слева, вместо глоточной миндалины – гиперемированная и отёчная «шишка», занимающая не менее трети ротовой полости. Язычок смещён вправо.
Пипец! Это уже не относится к status localis. Это мои мысли про себя. Ну надо же - какой терпеливый мужик. Говорю жене:
- Вашего мужа надо срочно везти в больницу, у него гнойник в горле, называется паратонзиллярный абсцесс, необходимо его вскрыть. Мы можем ему только укол анальгина с димедролом сделать, чтобы боль немного стихла и температура спала.
- А его положат? А операцию сразу будут делать? А сколько дней он будет лежать, скоро же Новый Год? А его можно будет навещать? А ничего, что я не поеду – поздний вечер на дворе, а у меня два мальца в соседней комнате спят? – тараторила женщина без умолку.
- Не могу сказать. Есть места – положат, нет – вскроют абсцесс и отправят обратно.
- А как же он тогда домой доберётся, путь-то неблизкий?
- Из приёмного покоя вызовет такси.
- Да какое там такси – денег в доме ни копейки - зарплаты нет полгода.
- Женщина, мы сами без зарплаты три месяца сидим и, как видите, не только живём, но даже ещё работаем при этом.
Наконец, мужик с трудом и помощью жены оделся. Я взял укладку, а фельдшер под руку поддерживает пошатывающегося больного. Спустились к машине, сели, поехали.
Окраина города. Дорога – как дно противотанкового рва, справа и слева – пологие склоны из снега. С одной стороны – вереница многоэтажек, с другой – чисто бело поле. Холод пробирает до мозга костей, жрать охота неимоверно - все мысли - о двух варёных яйцах и горбушке хлеба на филиале, вкупе с кружкой горячего ароматного чая.
Вдруг, видим какую-то несущуюся со всех ног по дороге, прямо на машину, неясную в снежной пыли и свете фар тень. Это ещё что за х…я? А чуть поодаль - ещё несколько – по дороге и верхушкам склонов. Такое впечатление, что кто-то за кем-то гонится. Ё-моё! Так это же уличные собаки зайца гонят! Косому, видать, в ближайшем лесочке жрать-то тоже нечего, вот и подался, бедолага в город на поиски пропитания в виде бытовых отходов, да и напоролся на местную «братву».
Машина «Скорой помощи» сближалась с зайцем как самолёт Гастелло с фашистским эшелоном.
Спустя мгновение раздался оглушительный грохот, словно на мраморный пол уронили пустую чугунную банную шайку, и наша «трахома», вздрогнув, встала как вкопанная.
- Фару разбил, гад, - пробурчал недовольный водитель и вылез из машины.
Мы с фельдшером – за ним. Собаки, с криками «держи его, лови его», вихрем пролетели мимо нас и скрылись в зимних сумерках. Фара оказалась целой, а вот на переднем бампере «красовалась» конкретная вмятина, размером с кулак. А где же «виновник торжества», мать его? Я присел на корточки и заглянул под машину. В позе а ля Пушкин с пулей в животе, там лежал заяц и как бы приветствовал меня дрыгающейся в преагональном состоянии передней лапкой.
Аккуратно, со всеми мерами предосторожности, я достал русака из-под машины и осмотрел пострадавшего.
Состояние агональное, сознание и движения в конечностях отсутствуют. Видимые слизистые при свете уличных фонарей бледные. Зрачки широкие, на свет не реагируют. Корнеальные рефлексы отсутствуют. Из холодеющего носа, ушей и открытого рта вытекает тёмная кровь. Пульс на магистральных артериях и ударный толчок не определяются. Тоны сердца глухие, единичные. Дыхание редкое, судорожное, с задержкой на выдохе. Через несколько минут от начала осмотра по тельцу несчастного прошли клонико-тонические судороги, сопровождаемые непроизвольным мочеиспусканием, и наступила смерть. Реанимационные мероприятия не проводились ввиду наличия травмы, несовместимой с жизнью (Ушиб головного мозга. Закрытая черепно-мозговая травма. Перелом основания черепа. Мозговая кома).
Скупая мужская слеза, замерзая на ходу, скатилась по моей щеке…
Что делать? Не оставлять же косого прямо здесь, на улице. Жалко, пропадёт. Да и мясо, какое-никакое… Я открыл дверь салона автомобиля и положил тушку к ногам нашего больного, глаза которого, от удивления, выкатились из орбит.
- А чему ты так удивляешься? – спросил его фельдшер. – Зарплаты три месяца не платят, вот и приходится выкручиваться. Где зайчишку придавим, где собаку, а где и кошку. Летом из щавеля и крапивы суп варим, а зимой – мелкой дичью перебиваемся. Жить-то как-то надо, а то с нашей работой недолго и ноги протянуть.
В зеркале заднего обзора глаза его, в которых поблескивали уличные фонари, сверкали как падающие с неба звёздочки. Что ни говори – а чувство юмора у нашего человека, как бы тяжело ему не было – не отнять никогда и никому.
В стационаре, привезённому нами пациенту, абсцесс вскрыли, промыли, выдали на руки справку с рекомендациями и, ввиду отсутствия свободных мест, отпустили восвояси. Чтобы не бросать человека среди ночи в другом конце города, мы опять посадили его в машину и повезли домой. Когда подъехали, больной низким, утробным голосом слёзно попросил меня и фельдшера проводить его до двери квартиры, и в ответ на наши недоумённые взгляды, несколько раз повторил слово «пожалуйста». Да не вопрос. Проводили. Дверь открыла заспанная, но радостная и счастливая жена.
- Дай мужикам поесть, - гулко произнёс пациент. – А то они на улицах с голодухи уже зверюшек всяких подбирают.
Накормили нас до отвала как серого в мультике «Волк и собака»…
По приезду на станцию, все сотрудники собрались посмотреть на наш трофей. Зайчишку я освежевал, а тушку закопал до утра в сугроб. Шкурку – дочке на шапку - забрал фельдшер. Водитель от своей доли отказался, брезгливо заявив, что городских зайцев он не ест. Ну и ладненько, мы не гордые, нам же больше достанется. На Новый Год заяц, массой ровно три килограмма, по старинному русскому рецепту, был отварен в молоке и подан на стол в сопровождении жареной картошечки, солёных огурчиков, помидор и зелёного лучка. Никогда и нигде, ни до, ни после, я не ел ничего вкуснее.
И те смутные, неспокойные, беспредельные девяностые мне никогда не забыть, потому что для меня это было самое счастливое время – годы, когда я работал на «Скорой»…
И дежурство мне это никогда не забыть. И несчастный заяц-бедолага, умерший у меня на руках, до сих пор, как живой, перед глазами: «Help me, help me…».
Спасибо всем.
Украдено отсюда
http://www. doktornarabote. ru/Publication/S. . . 39?mail=mail. ru
.
Подробнее читайте на yaplakal.com ...
