Осень 1989 года. Последний в моей жизни студенческий отряд. Под началом у меня 400 первокурсников. Все как обычно, все как всегда. Студенты пашут, я командую, и все у нас в порядке. Основная масса ребят вчерашние школьники, 16-17 лет, есть и после армии, но таких мало.

Мне, как командиру, главнее задачи нет – только бы все девчата и пацаны остались живы и невредимы.
Так, в семьдесят восьмом году , в нашем строительном институте произошли два ЧП сразу. В одном отряде паровой котел в бане рванул – у дежурившего студента 50% кожи, как не бывало. А в другом автобус перевернулся, что еще хуже. Тут тебе и переломы позвоночника, рук , ног , и ушибы разной степени тяжести. Вся Москва на уши встала. Выговора по партийной линии раздавали направо и налево. Комиссий понаехало в Московскую область, больше, чем самих студентов. Водителей городских автобусов срочно снимали с маршрутов на замену местным областным. Именно с той поры с московскими студентами на сельхоз работы выезжали только прикомандированные шофера-москвичи.
Я урок этот на всю жизнь усвоил. И все шесть лет , пока выезжал командиром с первокурсниками, Бога молил только об одном, чтоб никогда ничего не случилось с моими ребятушками. Ну конечно, все равно не обошлось. Один раз, не успели заехать – и бац, эпидемия дизентерии! В день по сорок скорых приезжали, как будто маленькую атомную бомбу на нас сбросили. Одно хорошо, комиссии к нам не очень приезжать желали, из-за опасений за собственную задницу , в прямом смысле этого слова.
Все таки , выжили. Через две недели пахали уже в полном составе. Что бактерий, возбудителей дизентерии великое множество, узнал именно тогда. Наша, родная звалась «Палочкой Зона», чем я, большой любитель приколов, не преминул воспользоваться, переделав строчки известной песни:

-Эту песню запевает молодежь, молодежь
Палку зона не задушишь, не убьешь, не убьешь!

Так всем отрядом засранцев и пели, до самого окончания работ.
И другой случай. После работы, темным вечером, отпускаю своих девчонок в соседнюю деревню, километров 8 так, потому что наша баня на ремонт встала. Ливень страшный, в такую погоду по инструкции, категорически запрещалось студентов в автобусах возить, хоть в поле, хоть куда! Дороги-то сельские , и в дождь раскисали полностью. Но с другой стороны, ладно пацаны , обойдутся, а девчонкам целых две недели без бани, ну никак. Вот и бегают по ночам на кухню с кружечками за теплой водой. Потому завхозу своему строго на строго вменял, чтобы в каждой девчачьей комнате тазик был, и на кухне горячая в любое время суток. Не хватает - делай что хочешь, хоть воруй, но тазиками обеспечь весь бабский батальон!
Маюсь , жду. Полночь уже! ……Блин, ну чего они там моют, за это время обмыть себя с ног до головы раза три , что пионеру плюнуть? Начинаю потихоньку психовать, курить одну за одной , и на дорогу выходить. Вдруг слышу в темноте гомон и смех. Батюшки, мои прутся ! Почему пешком!!? Случилось что? А почему тогда смеются? Меня увидали и бегом ко мне:
- Командир! Командир! А мы перевернулись! – радостные такие.
- Вы что! А ну молчать дуры! Быстро по нарам!
Пока не заснули, все им растолковал. Что да как. Главное, чтоб молчали, будто в рот воды набрали, и никому, никому, тем более домой - ни гугу и точка. Командиром я был нормальным, потому сделали все, как учил. Никому, ни в отряде, ни родителям, вплоть до окончания работ, о произошедшем не звенели. Водителю тоже, не с руки распространяться особо, так как приезжали они сюда по направлению парткомов их парков. Мне даже предупреждать не пришлось, он и сам все хорошо понимал, а утром подробно доложил , как дело было.
На раскисшей глине поверх асфальта, его немного занесло, хоть и ехал медленно. Приторможенный автобус начал сползать в кювет. Да так, тихо, аккуратно, словно в замедленной съемке, и прилег практически на бок. Студентки все , друг на дружку попадали, но удачно, никто даже шишек не набил. Самое главное, -объяснял мне водитель. - Хорошо, что замотанные дневной работой, девчонки крепко спали, в то время , как автобус заваливался в кювет. А если б не спали , то в панике с мест рванули б наверняка, и тогда все могло бы закончиться совсем по-другому. Потом шофер в деревню за трактором сбегал, и автобус из кювета вытащил. Но тащил как-то неудачно, и на обратном пути сломался, ребят до лагеря километра полтора не довез. Вот они пешком и приперлись.
Кроме этих двух случаев, Бог миловал, не зря видать молился, хотя и партийным был по убеждению.
А в тот злополучный день, о котором я и рассказываю, тоже все было классно. Небо синее, солнышко осеннее, так ласково пригревает. Иду по полю, и краем глаза замечаю, что ко мне бежит местная агрономша Зинаида, бежит и платком своим красным машет. Она почему-то другие никакие цвета не признавала. Ляпота задушевная - безграничное поле, все усеянное фигурками студентов в голубых накидках , комбайны игрушечные, и бегущая баба с огненным платком. Она что-то отчаянно кричит, но пока издалека, и я не различаю слов. Вот уже слышно:
-Юююююююрааааааааааа! Твой студент в комбайн попал!!!!!!!

Теперь мы с Зинаидой бежим вместе, спотыкаясь и перепрыгивая через грядки. Свернув с дороги прямо на поле и поднимая клубы пыли, к нам несется ее грузовой газон. В голове у меня зияющая пустота и оглушительный звон одновременно. Только Небо на горизонте склоняется к Земле так близко-близко. Сделай только шаг, и ты в облаках, шаг назад, и ты снова на Земле. Вот и сейчас бегу, а никак не пойму - это я по Земле бегу, или по Небу !
Все, мы на месте: в ботве Рашидик, студент родом из Туркмении, катается, за руку держится и скулит, как щенок раненный. Стараюсь на руку его не смотреть.
- Видать, парнишка-то еще не проснулся (еще бы, я их всех в 6 утра поднимал) и руку сунул, а она в перчатке, вот и затянуло, конечно, -виновато объясняет мне расстроенный комбайнер, у самого на глазах слезы.
Затаскиваем с Зинаидой Рашидика в подъехавший газон, и мчим к краю поля. Чтобы раненому посвободнее было, я на подножке. А на краю уже мой заместитель Владька ждет с заведенными Жигулями, машина его собственная. За это и приглашал его в отряд каждый год, чтобы под задницей всегда колеса были. Вот теперь они есть, и даже все четыре, но и дела наши полная жиопа!
До Москвы всего-то 100 километров, а что делать? Это теперь вертолеты и мобильные телефоны разные. А тогда , чтобы в столицу позвонить, только через заказ на совхозной почте, и еще ждать минут двадцать-тридцать.
Ну что делать, что делать-то? В местный райком партии звонить? Толку никакого. Ведь они сначала бросятся все узнавать, что, да как. Чтоб им не нагорело в первую очередь. Без студентов они свои урожаи убрать не могли, но и напрягались тоже не слабо, из-за того, что это были именно московские студенты. Ведь наши московские боссы, чуть что, в мерах не стеснялись. Летели карьеры и головы, а на столы ложились партийные билеты с каким-то там лохматым стажем.
Рвем в местную районную больницу. Я с Владькой спереди, Зинаида с Рашидиком на заднем сиденье. Обняла его так, курткой накрыла, как ягненка какого.
Едем, а за спиной ребенок плачет. Да и не плачет, а прямо воет. То протяжно, то через всхлип. И столько в этом завывании–скулении боли и тоски, но больше конечно испуга! Рашидик - совсем мальчишка, 16 лет только исполнилось.
Сам я к боли терпеливый с детства. Помню еще в школу не ходил, когда с Бучей на железных воротах решили покачаться. Тут мой палец воротами к столбу и прижало. Успел только крикнуть :
- Буча, ты дурак!?
Соскакиваю на землю и на руку глядь, а кончик мизинца на волоске висит, только сахарная кость белеет. Недолго думая, беру и приставляю этот кончик обратно. Зачем ему так висеть, непорядок, однако. Уже сызмальства над собой прикалываться любил. Приставил криво, часть его отвалилась, а часть приросла также криво. С тех пор я меченый. Одно неудобство, не все аккорды на гитаре брать могу. А так как пою в основном блатные песенки, то спокойно обхожусь тем, с чем и остался.
Врачиха потом в больнице, вымачивая мой мизинец в марганцовке, все поглядывала и восхищенно переспрашивала:
-Что так и не плакал? И сейчас не плачешь?
Я послушно кивал головой , и никак не мог понять, чего тут такого необычного? Мне только годик исполнился, когда мои мать с бабкой чуть с ума не сошли. Я в кроватке лежал, вертелся, да на пол и упал. Причем так приложился, что у меня на брови, до сих пор шрам виден. Если б только свалился, а то еще зачем-то под кровать закатился. Лежу там себе , с личиком кровавым, и упорно молчу, прямо грудной корейский партизан. Мать с бабкой в комнату - тишина полная, а ребенка нет. О горе! Никак цыгане через окно выкрали! Только как смогли-то, второй этаж все-таки? Но годовалый ребенок тоже не мог так просто встать , и уйти куда глаза глядят.
Нашли, нашли меня потом, а так как я еще разговаривать не умел, то вопросов мне, на вроде врачихи той, не задавали. А я если б даже и умел, все равно им хрен чего рассказал. И теперь понятно - не случайно в поезде на полу купе, я промеж полок оказался. Оказывается это у меня с раннего детства болезнь такая , половая.
Но, видать от такого смачного удара об доски, в моей башке что-то малость повредилось. Потому, как никогда самого себя не жалел, ни при каких обстоятельствах. Весь мир и всех ?– ДА, а себя ни за что! Вот и не плакал, и пощады не просил, даже когда мне на терминале, на котором я шесть лет директором пахал, ногами-кулаками выбивали последние зубы. Что вел себя достойно, мне об этом позже, в качестве моральной компенсации, один из пацанов сказал. В качестве компенсации, потому что вскоре выяснилось, что я ни в чем не виноват.
А в тот момент я и не думал, ни о каком своем поведении. Просто терпел, потому что знал, что когда все закончится, больше бить не будут. По понятиям, два раза за одно и тоже не наказывают. И били именно такие люди, которые эти понятия строго чтили.
Один дубасил, а другой постоянно за спиной стоял. Стоял так близко, что у меня все время невольно сжимались спина и шея, в ожидании ударов еще и сзади. Позже я понял - он лишь следил, чтоб тот другой, в запале, совсем меня не убил. Грамотные в своем деле были ребята. Через месяц, когда все выяснилось, главный из них, меня спросил:
- Юр! Ну вот смотри, все же разбежались, от всего отказались. А ты остался и все на себя взял! Ни на кого не указал, никого не сдал. Александром Матросовым захотел быть? Ну так вот, тогда и не обижайся!
Я ничего не ответил : тема эта для меня уже давно была закрыта. Его простил еще тогда, сразу на другой же день. За что и почему, это очень важно, но – в следующих моих рассказах.
Сказать по правде, в жизни плакать приходилось очень много, и наверное буду еще плакать не раз. Например, уже в 10-й класс пошел, а когда наши чехам в хоккей проигрывали, то сидел перед телевизором и при всех рыдал белугой.

*****
Прилетаем в больницу, ведем Рашидика к хирургу . Вдоль всего коридора больные из местных:
-Что у вас? Пареньку пальцы рвануло?
- Ты это, к нашему хирургу не ходи, ни за что! Он сразу , пацану всю руку отрежет. Ничего больше не умеет, как только резать, гад!
Ну вот, часу от часу не легче. Захожу к доктору сам. В коридоре Рашидик завывает, и без слез и содрогания слушать это невозможно. От беспрерывно льющихся у меня слез ничего толком не вижу! Потому совершенно и не помню. Как доктор выглядел, в какой халат был одет - сплошной туман:
- Доктор, вы только ему раны продезинфицируйте и перевяжите. Мы его в Москву повезем.
- Точно? Так решили?
- Да!
Через полчаса вывожу Рашидика на улицу и усаживаю к Владику в машину:
- Все, Владик, гони в Москву, только через лагерь , кого-нибудь еще возьмешь! На всякий случай! Давай , там в городе разберешься, что да как, в какую больницу!
Владик отлично водил машину, и я знал, что он довезет обязательно. Он и довез, но только к 5 часам дням, в Склиф. Ехали долго, из-за сплошных пробок. Врачи сделали, что надо, все-таки Москва и Склиф. Чего-то до отрезали, сшили , только парнишка реально без трех пальцев остался. Но оклемался, к первому дню учебы даже из больницы вышел. Из отрядной кассы выделили ему сумму, какую могли, хотя по тем временам и весьма приличную.
Стыдно было, но вроде успокаиваться начала моя совесть. Формально, я же не был виноват. Четыреста с лишним человек, и все на разных полях, как уследишь за всеми. Руководство института и партком все на тормозах спустили, потому как командиров, подобных мне, надо было еще найти. Стройотряды - это вообще отдельная эпоха. И об этом обязательно еще напишу.
Через три месяца захожу в группу, а Рашида нет. Спрашиваю ребят - где, что? Оказывается, у него опять какое-то нагноение началось. Забрали в Склиф и отрезали ему всю кисть уже целиком. Узнав об этом, приехали родители и забрали своего любимого сына домой, в Туркмению , насовсем , пока ему в этой Москве еще и голову не отрезали. Они были простыми людьми, из какого-то аула. Им даже в голову не приходило жаловаться и качать какие-то там права.
Представляю, сколько бы крови попили мне и руководству института, родители, если б парнишка оказался москвичом. А так Туркмения, дехкане. Они, как все простые советские люди воспринимали подобные вещи за само собой разумеющееся. Подумаешь, ну привезли сыночка в столицу нашей Родины учиться, а его вместо учебы в колхоз! Что такого? Все должны работать на благо страны Советов! Ну конечно плохо, что без руки остался, а 15 тысяч ребят в Афгане вообще свои головы сложили, а тут все лишь только кисть. Живой же, не погиб, скажите и на том спасибо!
Сам же я , до сих пор, во все это верю, и партбилет храню, как самую дорогую реликвию. Через два года , когда бизнес пошел, и деньги появились немалые, я себе красивую задачу нарисовал – мол поеду в Туркмению, разыщу Рашидика, денег ему дам, чтобы ни в чем не нуждался. Только все хотел накопить побольше. Ну и накопил , Мавроди два лимона зелени отдал - один свой, и один чужой. И почти столько же в казино, вперемежку со своими и чужими. в В результате не поехал, и не нашел никого. Короче, если свинья даже и задумает что-нибудь святое, то это вовсе не означает, что она уже завтра в церковь пойдет. В текучке повседневных забот, со временем забылся, оправдался и успокоился. Только вот иногда приходят ко мне…. отец и мать Рашида.
Тогда ведь, за три дня до случившегося, как он пальцы свои в комбайне оставил, они в отряд приезжали. Воскресенье было, родительский день. Передачи, конфеты варенье всякое, пионерский лагерь какой-то, а не отряд. Подошли ко мне, командиру, как самому главному здесь. Отец говорит, а мать молча рядом стоит, в своем туркменском платке. И вид у них такой виноватый. Слово они прощения заранее просят, за то, что осмелились не только приехать, но и попросить за своего сыночка любимого, за чадушку свою ненаглядную.
- Понимаете, Уважаемый! - Говорит отец: Он у нас самый младший в семье, еще даже по-русски правильно не научился разговаривать. Вы пожалуйста……. нет-нет…. ничего не надо…. . если …только проследите…пожалуйста …. . он же ребенок …пожалуйста.
ОН ПРОСИТ, И Я ЕГО ПОНИМАЮ.
На Востоке девочек не очень жалуют, вот если мальчик, да еще младшенький, то вся семья, особенно большая, на него не надышатся.
ОН ПРОСИТ, И Я ОБЕЩАЮ.
А мать рядом стоит, прижимая ладонь ко рту, ей тоже очень хочется замолвить свое материнское слово! Но Восток дело тонкое. И никак нельзя , когда мужчины говорят!
ОН ПРОСИТ, И Я ОБЕЩАЮ!!
Он просит, а мне-то что? Он же не лишнюю тарелку супа для сына своего выпрашивает, да и у меня, таких Рашидиков еще 400 душ. Просит за солнышко свое, за кровинушку свою! И жена вместе с ним, неуемное материнское сердце.
Я РАЗДЕЛЯЮ ИХ ЧУВСТВА И В ОТВЕТ УВЕРЕННО КИВАЮ ГОЛОВОЙ.
Они просят меня, как старшего, как взрослого… если что, только чуть-чуть…. от дождя укрыть какого. . . ну самую только малость…. побыть вместо них…за отца с матерью. .
Я ОБЕЩАЛ, НО НЕ УБЕРЕГ…. И НЕ ЗАЩИТИЛ !
Потом много еще плохого натворил! Всех своих друзей предал, всех до одного. Хотя и был уверен, что я и предательство, даже близко не лежали, потому как предать для меня - это все равно , что товарища своего, раненным на поле боя бросить. Просто не знал еще тогда, что сделаю это через деньги. А сколько матери горя принес, сколько здоровья ее загубил.
Сегодня ни чем о таком не жалею. Уже ничего не изменишь. Вот одного только очень хочу всегда, ну пусть хоть на минутку, ну хотя бы только во сне-
Опять этот солнечный день. И Рашидик вместе со всеми после работы возвращается в лагерь с целыми руками. А я, уже в самом конце отряда, обхожу всех на последней линейке, лично жму каждому руку под марш «Прощание славянки», и говорю: «Спасибо». Все ребята плачут, и Рашид тоже, потому как уезжать и расставаться с отрядом не хочется. Потом институт, он заканчивает его с отличием. Становится классным строителем, уезжает в свою родную Туркмению. Строит там самые больше гидроэлектростанции, самые лучшие мосты. И когда соседи говорят его матери, какого она замечательного вырастила сына. Она точно также, как и тогда, прижимает ладошку ко рту, чтобы не засмеяться громко и счастливо. Восток дело тонкое, и женщине нельзя проявлять свои эмоции при посторонних.
Сколько времени хочу, а сна такого никак не увижу. Но знаю, что если в ад попаду, то на пороге меня будут ждать они- отец и мать Рашида!
Виски уже закончились, и день давно наступил, а я еще и не ложился. Через 5 часов уже на смену , в путанскую контору. Курю, утираю слезы, и совсем не подозреваю, что ждет меня вскоре опять плохое. И плохое это, уже не за горами. А пока слушаю бесконечно, может уже в трехсотый раз , веселую, но с каким-то очень горьким привкусом воспоминаний, песенку.
© Юрий Юэ
.

Подробнее читайте на yaplakal.com ...

224 +