Продолжение рассказов из серии «Невыдуманные армейские истории»Фамилии, как обычно изменены по морально-этическим соображениям, нецензурная лексика присутствует для литературной окраски повествования.

* СССР. 198…год. Высшее Военное…Училище.
* Ранняя весна. Вечер. Суббота.

Гансу очень хотелось в увольнение. У него намечалось свидание с возможно некоторыми эротическими последствиями, а при срыве мероприятия была альтернатива залить пивом грусть-тоску по вынужденному воздержанию.
Слушая, как старшина зачитывает список увольняемых лиц на сегодня, он чуть не взвыл, как койот, от безнадеги.
Сволочи! – неизвестно, кого упомянул Ганс, – Хуй меня дернул покурить в умывальнике! Не прощу себе! Пидорасы!
Перед сменой наряда, когда свободные дневальные убирали в туалете и умывальнике для сдачи дежурства, туда заполз расслабленный курсант Олег Кондаков (он же Ганс), стоящий на тумбочке, закурил, и начал «втирать за службу».
– Резче, резче, бойцы! Хуярь до яйцевидного блеска! А ты, шланг, вдумчивее шкрыгай очко! Шоб ни одного сталактита! Шоб, как зеркало! Шоб жопа пела и радовалась! Гы-гы!
Дневальные опасно приблизились к Гансу (один со шваброй, другой с грязной тряпкой и нездоровым блеском в глазах), и дружно послали его к ебеням. Тот замолк и дал заднюю.
В это время в расположение роты зашел дежурный по училищу подполковник Кочергин, старший офицер политотдела. Как настоящий политрук, он не стал поднимать ненужный хай за отсутствие дневального на тумбочке, а тихо прошел в канцелярию роты.
Максимум, через 30 секунд, распиздяй, долбоеб и никчемное говно, курсант Кондаков был снят с наряда, вычеркнут из списка увольняемых и с позором вышвырнут на обочину жизни.
Ганс робко попытался оправдаться, что, дескать, подметал возле тумбочки, а в туалет вышел на минутку, чтобы только выбросить мусор, и сразу же вернулся.
– Вот как было на самом деле!– подытожил он.
Командир роты майор Недельский посмотрел на Ганса, как на тихопомешанного, и с отеческой грустью сказал.
– Ты, Кондаков, будешь свой хер в лапти обувать, а меня не надо. Где ты, а где «подметал»?! Вас дубиной хуй, что заставишь делать, а тут ты, блядь, мусор побежал выносить! Интеллигент хуев! Кругом! Шагом марш с моих глаз! Завтра заступаешь в наряд.
– Завтра нельзя,– возразил Ганс,– Только через сутки.
– Тебя сняли, уёбище! – напомнил ротный,– Ты забыл?! Так, что сегодня – незачет! Все, пиздуй!
Молить о пощаде было бесполезно. Ганс на ватных ногах поплелся в кубрик.
– Иуда! Христопродавец! – нехорошо думал он о подполковнике Кочергине, сидя в одиночестве на прикроватной табуретке, – Содрать погоны, выгнать из партии, порвать об морду партбилет и заставить сожрать, забрить в солдаты, и в дисбат, в самые глухие северные ебеня! Шоб струя на морозе застывала, шоб срать ходил с молотком и отбивал себя от кучи!
Рядом возник Дима Подоляну по кличке Молдован.
– Пиздец? – участливо спросил Дима.
– Хуже некуда! – мрачно ответил задумчивый Ганс,– Ебаная жизнь! Я ж только мусор выкинуть… А тут этот хер… Хуяк-хуяк… И ласты.
– Мусор, ага… – Молдован гоготнул,– Мне-то не чеши, ладно?
– Ладно,– оскалился довольный Ганс.
Посмеялись вместе.
– А мне тоже месяц выхода не видать,– после недолгой паузы сказал Дима.
Дима был футболистом. За это знали все. В один не очень прекрасный вечер, вместо самоподготовки, он опрометчиво решил поиграть в мини-футбол со старшим курсом.
Был вычислен преподавателем кафедры физподготовки и изгнан из спортзала. По дороге в учебный корпус нарвался за ЗНШ (заместителя начальника штаба училища), и тот всунул ему, как праздно шатающемуся, три наряда вне очереди, а ротный, по месту дислокации, добавил месяц без увольнений.
Так, что курсант Подоляну тоже пребывал в печали, и небезосновательно.
О! – вдруг воскликнул Молдован, – Идея! Сегодня ж ротный дежурит! А если за бакшиш!
Командир роты, будучи в хорошем настроении, или в подпитии, мог за какой-нибудь презент отпустить в увольнение даже самого махрового разъебая. Ценность подарка была прямо пропорциональна тяжести содеянного. Ротный был матерым торговцем и знал толк в воинских проступках и нарушениях Уставов. На конфету или апельсин его было не взять. В цене были дефициты и вещи, нужные в хозяйстве.
– Не. Я – пас, – отверг затею Ганс,– Ты его рожу видел? Чуть кадык мне не вырвал. Видно сильно его вздрючил Кочергин за наряд по роте.
– Та не ссы, немец, все будет зер гут, – Молдован-искуситель подсел поближе и забубнил вполголоса в ухо Кондакову,– Мы…
– А как же…– попытался уточнить Ганс, но передумал и заявил,– Мать его так, давай!
– Щас все будет!– Дима взметнулся и затарабанил в дверь каптерки, где обитал охеревший от сытой жизни и посылок с домашней колбасой, ефрейтор-киевлянин.
Через полчаса все было готово, а еще минут через десять, наспех заучив корявую легенду, и сделав невинно-преданные глаза, парочка авантюристов постучалась в канцелярию роты.
– Разрешите, товарищ майор?
Курсант Подоляну первым просочился в кабинет, держа руку за спиной. Сбоку встал курсант Кондаков в той же позе.
– Аааа… Два кислых друга… Хуй и уксус…– Недельский оторвался от книги нарядов и взглянул на вошедших,– Ну?!
– Ко мне родители приехали в гости, – заныл Молдован,– Мама с бабушкой и сестра.
– А ты причем? – ротный уставился на Ганса,– Молочный брат?
Ганс набычился и сопел, неистово вращая глазами.
– Та не,– продолжал Дима, – Мне сестра фото присылала… Ганс… Олегу понравилась. Хочет познакомиться, уже полгода переписываются, а я не против.
Молдован врал безбожно, его сестра училась в шестом классе.
– Так точно!– невпопад брякнул Кондаков.
– Значит так,– трезвый и злой Недельский встал и уставился в окно,– Шоб я выслушивал за вас от всяких охуярков, типа ЗНШ и прочих сотрудников политотдела. На хера оно мне надо! В роте бардак и похуизм. Всем поебать. Как краску для полов выпросить на нужды, или ватман для Ленинской комнаты, так босый хуй по всей морде! А кому-то на случку приспичило? Яяяйца болят, ебанаврот! Кругом, блядь! Шагом марш!
Зная закидоны ротного, Ганс с Молдованом терпеливо слушали.
– Так мы ж не с пустыми руками, товарищ майор! – Дима вытащил руку из-за спины.
– Что там? – Недельский повернулся от окна.
– «Московская»! – с гордостью произнес Молдован, демонстрируя замотанную в газету бутылку водки,– Мама с бабушкой приходили вчера вечером на КПП, передали подарок для командира. Для Вас!
– «Закрутка» или «Бескозырка»? – с напускной безразличностью поинтересовался ротный, имея ввиду пробку.
– Есть поклевка!– обрадовался Дима,– Обижаете, товарищ майор! Закрутка!
– Шо у тебя? – уже с интересом спросил Недельский напарника Молдована.
– Вот! От души, товарищ майор!
Ганс протянул руку с коробкой конфет «Птичье молоко», и, для подтверждения, слегка громыхнул её содержимым. Звук был, что надо.
Ротный пожевал губы. Будет теперь, с чем идти после отбоя на попойку в кабинет командира батальона. Не стыдно с таким-то набором!
Нести домой конфеты он не собирался, справедливо опасаясь, что у жены и тещи от сладкого выпадут зубы. А он их очень любил, и не хотел причинить вреда (беспокоился за здоровье).
– Поставьте в сейф!– ротный крякнул ключом в замке и распахнул дверцу.
Презентов «из рук в руки» он не брал принципиально.
Молдован громко поставил бутылку на полку сейфа, а Ганс с тихим шорохом воткнул конфеты в его пасть. Сезам закрылся ключом. Ключ исчез в кармане кителя командира роты.
– Можно на сутки, товарищ майор? – наглел Подоляну, – Родители все-таки. И невеста.

* * *
Они уже пересекли плац перед казармой и сворачивали за угол столовой, как в наступающих весенних сумерках услышали – Бляяя! Молдован… Ганс…. Подоляну! Кондаков! Стой, собаки! Ко мне!
– Кто это так орет? – спросил Молдован.
– Какой-то сумасшедший,– ответил Ганс,– Не обращай внимания.
И зашагали в направлении секретной дырки в заборе, а не в сторону КПП.

Эпилог
Канцелярия роты. Майор Недельский.
Прием-сдача дежурства внутренним нарядом прошла, как обычно. Отчитались старые и заступили новые. Увольняемых лиц отпустили, предварительно проведя строевой смотр в парадной форме. Скоро рота пойдет на ужин, потом на просмотр фильма. Вечерняя поверка. А там и до отбоя недалеко.
Попробовать, что ли, конфетку «Птичье молоко»? С комбата не убудет.
Открыл сейф ключом, вытащил коробку. Пошатал из стороны в сторону. Грохочет правильно.
Под жатой бумажечкой-прокладкой аккуратно нарезанные (по размеру конфет) кусочки хозяйственного мыла, что выдают на курсантскую баню. Уложены аккуратно, бок-в-бок.
Шо такое?!
Хапнул бутылку «Московской» с полки. Судорожно порвал газетную обертку «Красной Звезды».
Две банки из-под тушенки (в смазке, но без содержимого), набитые бумагой, и склеенные «одна на одну» полоской газеты на ПВА (дабы не рухнули). В верхнюю банку забито горлышко – отпиленный черенок от швабры. Без «Закрутки».
Бутафория и пиздец!
Рванул фрамугу оконной рамы на себя. Сорвался и упал на голову рулон светомаскировочной шторы, больно ударив по темени. Рванул еще раз. В легкие ударил холодный весенний воздух.
– Бляяя! Молдован… Ганс…. Подоляну! Кондаков! Стой, собаки! Ко мне!
Тишина в ответ.
Ганс шел на свое свидание, и нес в руке конфеты «Птичье молоко» россыпью в бумажном кульке. Он пока не попробовал ни одной, но не унывал. Все было впереди.

© Bessamemucho
.

Подробнее читайте на yaplakal.com ...

258 +